Концептуальный розыск. Дантес.

О городе

С друзьями на NN.RU

У вас пока нет друзей на NN.RU, поэтому ссылка на тему не может быть отправлена.

Воспользуйтесь поиском, чтобы найти новых друзей.

В социальных сетях

Рубик:)

29.10.2009

Вот статья посложнее. Для тех, у кого голова включается тяжело, читать не стОит. Поймете мало. А рефлекс на знакомые слова будет ожидаем.
delostalina.ru/?p=916#more-916;

1. Пушкинская Мѣра
Власть не является вывеской «Замзав» на чьем-то кабинете с кондиционером и длинноногой секретаршей. В реальности власть представляет собой реализуемую на практике способность управлять. Поэтому концептуальная власть - это высший всеобъемлющий уровень социального управления, базирующийся на определенном понимании общего хода цивилизационного развития. На этот уровень замкнуты и его обслуживают все остальные виды власти: идеологическая (СМИ, литераторы, ученые) и юридически зарегистрированные - исполнительная, законодательная, судебная (см. книгу «Тайна концептуальной власти»). Данная статья, расскажет о том, как с уровня, именно концептуальной власти был убит Гений Пушкин, и как все остальные виды власти, не смогли этому помешать.
Развитие государства по собственной концепции в интересах народа называется самодержавием - когда государство управляется без влияния извне. Т.е. само определяет и держит курс своего развития. Данное понятие, при попустительстве врагов России, в народе путают с самовластием, т.е. с самодурством и волюнтаризмом верховного правителя - хоть царя, хоть генсека, хоть президента. Александр Сергеевич, будучи государственником (вспомним его стихи о могуществе Руси, о Петре Великом), прекрасно видел эту терминологическую разницу, а потому даже в те годы, когда еще отчасти симпатизировал декабристам, писал все же, как мы немедленно вспомним, об «обломках самовластья» и «самовластительном злодее», но никак не об «обломках самодержавия» и не «самодержавном злодее». Пик охаивания русского самодержавия пришелся на начало 19 века. Лидеры этого охаивания - марксистская, русофобская сволота, во главе с Бланке-Ульяновым-Лениным и Троцким, впоследствии проигравшая схватку с русским большевизмом, который возглавил И.В. Сталин.
Пушкин рано начал свой путь к обретению Мѣры понимания концептуальной власти. И, по всей вероятности, самым ранним и в то же время самым важным фактором прозрения поэта нужно назвать… фольклор. Англицизм заслоняет от нас сущность явления, им обозначаемого, отчего мы привыкли мнить русский фольклор пестрым собранием частушек да поговорок. Меж тем сами англичане прекрасно знают, что побасенки - это вековая Народная Мудрость, законсервированная в виде сказок, сказов и сказаний, по форме максимально приближенных к мифам - учениям пращуров об основах Бытия. «Что за прелесть эти сказки!» - восхищался Александр Сергеевич, познавая через сказки законы мира, открытые некогда древнерусскими волхвами, носителями ведического православия (от слов «Правь славить»). Постигая Народную Мудрость, Пушкин и сам стал видеть свое призвание в жречестве:

Волхвы не боятся могучих владык
И княжеский дар им не нужен.
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен.

Не случайно, поэтому первым большим произведением Пушкина становится поэма «Руслан и Людмила», где сказочная канва позволяет поэту немного обновленным языком пересказать публике вековечные истины, которые нужно знать, чтобы твоя цивилизация могла выжить. Анализируя образы поэмы, мы согласимся с мнением ученых, что Руслан - это славянский центр, формирующий стратегию и тактику самобытного развития народов России; Людмила - люд милый, т.е. славянские народы; Финн - святорусское (ведическое) жречество, находящееся в подполье; Владимир - благонамеренные государственные структуры; Черномор - международный центр управления сознанием народов мира, реализующий сатанинскую концептуальную власть (т.н. Глобальный Предиктор - мировое правительство или просто Запад)); Голова - правительства России под пятой Черномора и т.д.
Впоследствии поэт возвращается к написанию сказок уже в зрелом возрасте, после 30-летия, когда предельно отточил мастерство сообщать в закодированной форме информацию о принципах управления человеческим обществом, и о концептуальной власти в том числе. В более поздних сказках Александр Сергеевич использует не только древнерусские мифологемы, но и совершенно архаичные, восходящие к праславянским временам. К примеру, 33 морских витязя изображаются поэтом обряженными в чешую, однако так выглядели доспехи не русских богатырей, а скифов. Хрустальный гроб царевны находится в глубокой пещере («норе»), вход в которую, тем не менее, открывается на склоне высокой горы - это уже вера как минимум неолитических ариев.

2. Научно спланированная травля

Нетрудно понять, что Глобальный Предиктор (или Комитет 300) т.е. центр управления Западом, или просто Запад, обязан был отреагировать на подобную атаку, грозящую срывом его планов. И тогда в действие по уничтожению Светлого Гения были приведены все механизмы, которыми располагает сатанинская концептуальная власть Запада.
Николай I, наконец, сообразил, что Пушкин нуждается в защите со стороны власти, царь поручил… следить за поэтом Бенкендорфу, к сожалению, сделавшему все, чтобы приблизить трагическую кончину Александра Сергеевича.
Далее, в «дело» вступили - активные и пассивные марионетки, завсегдатаи салонов графини М.Д. Нессельроде и графа С.С. Уварова, которые с неописуемым наслаждением подключились к травле Гения, и в том числе, немало поспособствовали Дантесу в его миссии.
Концептуальная власть опирается на частные секторы, которые представлены отдельными работниками или лицами, которые заслужили немалое доверие у своих господ. Скажем, хронология на территории России была передана в ведение масону Карамзину, который, опираясь исключительно на Повесть временных лет (составленную по указке и под редакцией западника и ростовщика Владимира Мономаха[1]), создал удобную, кастрированную версию русской истории, вытеснившую работы патриотов Татищева и Ломоносова.
Методология государственного управления находилась в ведении Греча и Булгарина, которые, взяв за основу в целом толковую идею о трех китах российской цивилизации, довели ее до такого состояния, что она и поныне служит пугалом огородным, потешающим русофобов. И этот бред до сих пор ставят в укор патриотам. При этом не станем говорить уже о том, как своими выходками Греч и Булгарин попросту дискредитировали славянофильство. (Достаточно напомнить, как Булгарин промышлял шантажом купцов, грозясь разместить у себя в журнале антирекламу или даже ложное свидетельство о разорении того или иного торгового дома. «Был честен - без штан ходил! А теперь сразу по трое одеваю» - любил говаривать Фадеюшка.).
К слову, Греч и Булгарин какое-то время являлись главными, если не сказать единственными из серьезных противников Пушкина. Затем Запад решил, что их усердий не достаточно. Александр Сергеевич закончил большое исследование по пугачевщине и написал весьма успешную у широкой публики повесть, посвященную тем событиям. Из этого исследования вытекало (как прослеживается и по материалам повести), что отличной подготовкой неожиданный и беспощадный бунт был обязан врагам России, инициировавшим конфликт как раз в то время, когда Русское Самодержавие благодаря Суворову и Ушакову одерживало ряд блестящих - и потому опасных для Запада - побед, расширивших границы Империи. Написав «Капитанскую дочку» и «Историю Пугачевского бунта» - Пушкин ещё только начал серьезное расследование, которое собирался продолжить и при этом выявить роль Запада в подготовке пугачевского мятежа. Он собирался озвучить неизвестные факты о пребывании Емельяна Пугачева в Польше накануне бунта, где Запад снабдил своего ставленника деньгами и связями с масонерией, в частности с врагом Отечества, «демократом» есаулом Перфильевым.
Кроме того, Пушкину удалось переубедить марионеточного западника П.Я. Чаадаева, пробудить в нем подлинный патриотизм, пребывавший до того в коматозном состоянии. Запад мгновенно лишился одной из могучих опор своей идеологической власти в России. День ото дня, Пушкин становился все более и более опасен. И в ход пошли средства физической ликвидации человека. Исполнителем убийства был выбран Жорж-Шарль Дантес. Совершенно беспринципный и подлый, он зарекомендовал себя как человек готовый на любые преступления ради служения Мамоне. Незадолго до вербовки Дантес при живом отце отыскал себе опекуна в лице масона Л. Геккерена, фамилию которого впоследствии принял. Вернее, кто-то помог ему отыскать именно Геккерена, которому и было поручено убрать Пушкина. Старый пидор барон Геккерен завещал все свое огромнейшее состояние в обмен на интимную связь с молодым красавцем. Опекунство послужило прикрытием для этой связи. Если бы Жорж и в самом деле оказался гомосексуалистом, то ничем бы примечательным эта история не выделялась. Но Дантес славился бабником, стало быть, согласился «дружить» с богатеньким стариком исключительно ради больших денег и карьеры. Запад всегда умело подбирает свои «кадры».

Итак, в качестве смертоносного оружия или в качестве реального исполнителя заговора по убийству Пушкина был выбран Жорж Дантес. Действуя по указке советников, недальновидно, Николай I при вступлении Дантеса в Кавалергардский полк произвел того в офицеры и назначил ему содержание в 10.000 руб./год (содержание Пушкина, обладавшего званием камер-юнкера, составляло лишь 5000 руб./год). Киллер мгновенно становится любимцем в тех светских кругах, где сосредоточились ненавистники Александра Сергеевича. Условия для его работы созданы великолепные. Схема ликвидации поэта сегодня прекрасно известна благодаря изысканиям инженера М. Комара, судебно-медицинского эксперта В. Сафонова и других исследователей, которыми доказано, что в нарушение Дуэльного кодекса Дантес надел под одежду кирасу, спасшую его от верной смерти.

Прелюбопытный факт. По возвращении добра молодца во Францию ему сразу нашлось теплое местечко банковского менеджера. Ростовщические кланы сошлись на том, что Дантес достоин высокой награды за свой подвиг. В правительстве Наполеона III, Дантес занял высокий пост. В старости он частенько повторял: «А если бы меня убил Пушкин? Ведь он убил бы министра финансов!».

3. Поклеп

Черное дело сделано, и настает черед заметать следы, чем занимаются носители идеологии, властители дум. Первую скрипку среди них должен играть популярный, разрекламированный иностранец, ибо отечественная публика охотно верит всему, что сообщается на Западе о России. «Там нас знают лучше, слушайте заморский глагол!» Это старинный миф, продолжающий здравствовать, как ни странно, и поныне (достаточно напомнить, какими строками Ю.И. Мухин начал свою книгу «Убийство Сталина и Берия»: «О том, что Сталина убили в лучшем случае неоказанием помощи, а Берия заманили в засаду и убили безо всякого суда, известно давно. Хрущев, по сути, от Запада этого никогда и не скрывал. “За дураков держали” и “держат” только советский народ».).
На роль наставника «неразумных словеней», нового идейного лидера и властителя дум Запад, ничтоже сумняшеся, выбрал Александра Дюма-отца. Этот низкий писака основательно засветился на своем поприще как натура не просто алчная, но хищная. Дюма без зазрения совести воровал идеи у собратьев по перу, «открывал» для света новые произведения (на самом деле неизвестные только одним парижанам, а за пределами Парижа - особенно в других странах - охотно читаемые), пиарился на скандалах, неприкрыто эксплуатировал труд литературных негров. Подробности об этом опасном типчике можно найти в замечательных исследованиях доктора филологических наук, литературоведа и театроведа С.Н. Дурылина (1877-1954). Прочие советские критики и писатели почти сплошь воспевали достоинства Дюма-отца, а психиатр М.И. Буянов даже основал Общество медиков-друзей А. Дюма, издававшее в начале 1990-х гг. книжки с панегириками во славу великого французского болтуна.

Нам с вами сей Буянов, более известен своим «диагнозом сталинского безумия» и нападками на патриотов, которые, по факту, после того как Горбачев «по доброте душевной» выпустил их из психлечебниц, развалили своей националистической славянофобией Советский Союз и насаждают теперь повсюду реакционное православие. (Интересно, почему, по Буянову, в России национализмом оказалось одно только славянофильство, а не пантюркизм, например? Почему патриоты-славянофилы, если уж они националисты, - единственные, кто ныне хвалит грузин Сталина с Берией и еврея Кагановича? И почему разработчики КОБ, в порыве якобы православной агрессии, черпают духовные силы и мудрость из Корана, а не только из Благовещения Христова? На эти вопросы Буянов предпочитает не отвечать.)

К слову, вас разве никогда не удивляла необычайная популярность Дюма? Куприна и многих других великих русских писателей удивляла, ибо они видели его вопиющую посредственность. Авторов этого сайта не удивляет: большими кассовыми тиражами могут издаваться лишь те воззрения, которые при всем их многообразии не выходят за рамки господствующей в обществе концепции. К слову, приснопамятный Буянов указывает на ту же закономерность: «как только большевизм пошел на убыль, а потом и вовсе рухнул, тиражи книг Дюма резко возросли» [Француз против империи. М., 1993. С. 180[2]], хотя казалось бы - куда уж больше! Насчет русского большевизма, Буянов, конечно же, ошибся - он не «рухнул», не ушел в никуда, а жив, здрав и действует.

Дюма в своих творениях безбожно переиначивал историю своей родины. Объединитель Франции кардинал Ришелье, положивший немало сил ради укрощения бесившегося с жира дворянства, сплочения французов в единую нацию и укрепления монархии, изображен в романах болтуна палачом и психопатом. «Животная страсть» Ришелье к королеве заставила его ввязаться в войну с англичанами. И вояками-хищниками показаны не англичане, веками претендовавшие на французские земли, а сами французы. Хотя какая тут любовь к родине! Дюма не раз менял политические убеждения, когда то, было выгодно, и всякий раз ловко пристраивался к жизни при очередном перевороте во Франции.

Нетрудно догадаться, что Дюма-отец, обладавший, к сожалению, большим авторитетом в глазах русской элиты, оказался безупречной кандидатурой для того, чтобы подать российскому дворянству «правильную» информацию об убийстве Пушкина. Итак, откроем путевые заметки Дюма, составленные им во время поездки по нашей стране. С первых же страниц на нас обрушивается поток беспардонной лжи, которая ныне вошла во все школьные и вузовские учебники, не говоря уже о массовом чтиве: Екатерина II была немкой и плохо говорила по-русски; Шамиль боролся против русской «тирании» на Кавказе, но при этом его воины (тут автор решительно забывает о прежних похвалах горцам) - разгильдяи и заядлые курильщики, тайком от Шамиля обменивающие порох на табак; армяне - эти по нравам евреи-торгаши (но это не национализм, что вы); мясник Иоанн Грозный сокрушал республики (не воссоединял русские северные земли, а сокрушал Новгородскую и Псковскую республики, что должно было восприниматься как страшный грех в глазах французского читателя), раскольники - это одни лишь скопцы и прочие сектанты-извращенцы и т.д.

Но это не самое главное. Не изнуряя читателя, а лишь раздразнив его аппетит, Дюма приступает к рассказу о Пушкине. Естественно, перед нами предстает гибрид негра и немца («в XII веке их потомки перебрались из Германии в Россию» - это о роде Пушкиных). До появления этого инородца Россия своей литературы, конечно, не имела («Слово о полку Игореве», Ломоносов, Державин, Сумароков, Фонвизин и прочие - не в счет). Сам феномен Пушкина обязан освободительным идеям, занесенным из Франции Александром I. Не будь либерализма, не было бы Пушкина, не было и русской литературы.

Поэт обладал неукротимо-буйным нравом, отчего уже в Лицее попал в число несносных учеников. Дикие выходки «бешеного» отрока сходили ему с рук лишь потому, что среди его ближайших друзей не было доносчиков. А стукачи - это вообще беда для России, более опасная, чем дураки и дороги. Вот как по этому поводу прошелся Дюма в одном месте: «За обедом присутствовали шестьдесят лицеистов, - и среди них не оказалось ни одного доносчика! Это было бы прекрасно в любой стране, но в николаевской России это выглядело прекраснее, чем где бы то ни было». Вот откуда черпали вдохновение обличители «сталинских» репрессий! Стукачи, в неимоверном количестве, появились в России только после семнадцатого…

Однако не станем отвлекаться от сути - конфликта с Дантесом. Понятно, что такой свирепый великоросс обязан быть ревнивцем. «Однажды вечером, возвращаясь домой, Пушкин снова встретил Дантеса на лестнице. Гнев ослепил поэта. Не вступая в объяснения, он схватил молодого человека за горло и принялся душить. Дантес, отбиваясь, смог произнести несколько слов, - шел он оказывается не к жене Пушкина, а к ее сестре». Милейший юноша, не так ли? А бешеный Пушкин не внемлет голосу разума и требует сатисфакции. «Дантес привел все доводы, чтобы убедить Пушкина, но Пушкин обезумел. Он угрожал, что публично оскорбит Дантеса, - пусть выбирает между дуэлью и бесчестием. Дантес умолял отложить дуэль на две недели, надеясь, что тем временем ревнивец успокоится и откажется от своего ужасного решения». На самом деле этот срок потребовался для изготовления злосчастной кирасы, благодаря которой подлец не был убит - смертельно раненый Пушкин произвел точный выстрел.

«Пушкин согласился подождать две недели, но утром на пятнадцатый день его секундант, полковник Данзас, ныне генерал, явился к Дантесу». В действительности Александру Сергеевичу удалось отыскать себе секунданта лишь на исходе срока, жестко установленного Дантесом, у которого уже имелся секундант - французский посол виконт д’Аршиак. Именно с д’Аршиаком и встречался К.К. Данзас, который даже не подозревал поначалу, о чем пойдет речь: Пушкин намеренно умолчал о причине визита к д’Аршиаку, чтобы Данзас не отказался от неприятной миссии. Так что визит отнюдь не был неожиданным и наносился он отнюдь не сукину сыну Дантесу.
«Пуля прошла навылет через предплечье и вырвала пуговицу мундира». Вот она - версия с пуговицей, которой затыкают рот экспертам (врачам и инженерам) т.н. «пушкинисты»! Теперь ясно, кто автор фальшивки, благодаря которой советские и постсоветские доблестные псевдоисторики с пеной у скособоченных ртов отстаивают воображаемую рыцарскую честь проститута Дантеса. Хотя совершенно очевидно, что пуговица при таком раскладе должна была глубоко впиться в тело дуэлянта, так что ему потребовалась бы медицинская помощь, а ничего подобного следствием не засвидетельствовано и пуговица в деле не фигурировала. Поскольку никакой пуговицы на однобортном кавалергардском вицмундире в месте попадания пули быть просто не могло.
Услуга за услугу: упоминавшийся выше «посредник» Сергей Уваров («Уваров большой подлец» - писал Пушкин) всеми силами создает Дюма пиар в России, попутно выбивая у императора богатую награду для этого плодовитого, но бессовестного писаки - якобы за цветистое выражение признательности русскому государю. Николай велел довольствоваться перстнем. Дюма в отместку, уже, будучи в Бельгии, сочинил злобный памфлет на императора. Николай Павлович повелел разыскать негодяя, чтобы привлечь к ответу, но поскольку это поручение получил уже известный нам в связи с травлей Пушкина граф Нессельроде , то поиски оказались бесплодны.

4. Граф Монте-Кристо

Западу, старания Дюма показались недостаточными, и вскоре романист получает новое, все на том же уровне идеологической власти, совершенно уникальное и подлое задание (Идеологическая власть вторична, она лишь «служанка» концептуальной власти. Это - обертка, фантик, в которую может быть завернута очень горькая «конфетка»). Очернить Пушкина мало, надо еще и как следует обелить «благородного» Дантеса. Т.е. завернуть подлое дело Дантеса в красивый фантик. И писатель приступает к работе над романом, в котором главный герой отвечает следующим требованиям:

* молодой мужчина, наделенный бесчисленными достоинствами и лишенный каких-либо недостатков;
* зовут Дантесом;
* имеет в покровителях благочестивого богатого старца, отношения с которым такие же, как между отцом и сыном;
* его ложно обвинили в преступлении, которого не совершал;
* имена подлых обвинителей должны намекать на случай в России.

К счастью романиста, в 1838 г. под названием «Полиция без масок» в свет выходит посмертное издание мемуаров парижского адвоката Ж. Пеше (1758-1830), где, помимо прочих подлинных историй, присутствует описание уголовного дела, которому Пеше присвоил для красивости название «Алмаз и мщение». Пеше поведал о некоем сапожнике Ф. Пике, влюбленном в красавицу М. Вигору. Приятели Пике позавидовали его удаче и доложили о нем наполеоновской полиции как о секретном агенте Людовика XVIII. По ложному обвинению сапожник провел в тюрьме 7 лет, познакомившись за решеткой с итальянским прелатом, оставившим Пике в наследство солидное состояние после своей смерти, которая последовала 4 января 1814 г. Отсидев срок, разбогатевший Пике использует свои капиталы для кровавого мщения, пока, наконец, сам не становится жертвой убийцы. Пришедшаяся как нельзя, кстати находка подсказала сюжет одного из лучших романов Александра Дюма - «Граф Монте-Кристо».

- Ваше имя?
- Эдмон Дантес.
- Ваше звание?
- Моряк.
- Как давно вы здесь?
- С двадцать восьмого февраля тысяча восемьсот пятнадцатого года.
- За что?
- Я невиновен.

Это известный каждому из нас диалог в тюрьме замка Иф между несправедливо обвиненным Дантесом и аббатом Фариа. Книга вышла на славу, в ней «поместился» даже подлец Данглар, в фамилии которого легко угадывается русский прототип Данзас, секундант Пушкина. Ради написания этого произведения в 1842 г. Дюма специально отправляется в долгий вояж, дабы изучить местность собственными глазами для придания роману достоверности, хотя уже совершал ранее, в 1820-х гг., путешествие по югу Европы, так что прекрасно знал Марсель и другие города, где происходило действие романа. Впрочем, поездка не прошла впустую, т.к. писатель, во-первых, посетил остров Святой Елены, а во-вторых, обнаружил для себя остров Христова Гора, подаривший Дюма броское название для романа, работа над которым завершилась в 1846 г.

Самым необычным для литературоведа (если он, конечно, не абсолютный слепец) должно казаться вовсе не название произведения, а кое-что другое. Дюма всегда вольно обращался с историей, коверкал факты как угодно. В данном же случае сюжетные отклонения от реального происшествия с Пике минимальны. Хуже того, сам Дюма во всех прижизненных изданиях романа упорно публиковал текст уголовного дела «Алмаз и мщение», дабы читающая публика убедилась в стремлении автора к правдоподобию. Прежде романиста никогда не беспокоило мнение публики: «пипл схавает» - так звучало творческое кредо Дюма. На сей раз, очевидно, он получил твердый приказ придать роману максимальную убедительность, заставить поверить, что судьба несчастного Дантеса не является чем-то необычным, противоестественным.

«Жорж Дантес едва не стал жертвой русского хулигана из-за сплетен? Жоржу Дантесу покровительствовал богатый старик? Ну и что тут такого! Подобное происходит сплошь и рядом, взять хотя бы этот случай, использованный в книге Дюма… которую вы, разумеется, читали. И про случай этот, разумеется, не хуже меня знаете». Да, именно так рассуждал бы любой европеец, доползи до него отголоски правды о жестоком убийстве поэта. Вот каким образом соотносится КОБ с жизнью.

Ответить

Ссылка на сообщение