Мир глазами нижегородцев: как мы ходили в жилище мари на краю леса

Первое, что понимаешь, придя в отдаленную деревушку в лесу и разглядывая искусные наличники на окнах: это все ненадолго. В местах, где нет асфальтовых дорог и газопровода, сейчас в основном живут только бабушки и энтузиасты, которые ищут уединения.

Некогда большие деревни сейчас выглядят крошечными островками людской жизни с десятком уцелевших домов, только половина из которых жилые. Так, например, выглядит деревня Кухмары — самый медвежий угол под Семеновом.

На самом деле Кухмары (Кукмары, Кутмары) — это одно из четырех названий деревни, переводится как «жилище мари». Еще ее называют Великуша — по одноименной речке, которая петляет рядом, Меличи — из-за наличия когда-то в деревне мельницы и Рамень — что значит «край леса».

Первое упоминание реки Великуши и истории из этих мест упоминаются в документах в 1608 году, но официально деревня возникла позднее — на рубеже 18 и 19 веков.

Про эту деревню несколько раз рассказывала моя подруга и исследователь керженского края Рита Алмазова. Сегодня она и еще один краевед — местный житель Марк Кораблев — наши проводники.

Утром мы выехали из Семенова и поехали в сторону Хахал. От них нам надо взять левее и углубиться в лес — в сторону деревни Хомутово. По дороге Марк показывает на дома с «терасками» — крошечными закрытыми балкончиками над крыльцом — мода на такие постройки была не очень долго, но их сохранилось немало.

Еще видим дом, где двор стоит не сзади, как мы все привыкли, а параллельно. Сейчас так уже не строят.

Проезжаем Хомутово, где все местные собрались около автолавки и провожают наш небольшой кортеж любопытными (и почему-то не совсем добрыми) взглядами, и углубляемся в поля. В открытое окно летят ароматы цветов, воздух, кажется, можно черпать ложкой. Едем, пока позволяет дорога. Дальше спешиваемся.

Кругом поля люпинов, зацветает иван-чай, он же кипрей. Я подготовилась и взяла с собой специальную сумку, которую мы с Ритой набиваем листьями. Вечером я измельчу их в корыте тяпкой и поставлю на несколько дней ферментироваться, чтобы зимой пить насыщенный терпкий напиток и вспоминать летние приключения.

— Когда-то из Кухмар было сообщение по лесным дорогам напрямую до Меринова (приблизительно 14 км), Хомутова (5 км), Клушина (7 км). Также до Семёнова добраться можно было через Взвоз-Жужелку, но во всех этих направлениях препятствием будет Керженец, — рассказывает Марго. — С постройкой шоссейных дорог, а также мостов в Быдреевке и Хахалах и появлением всё большего количества автотранспорта значение сообщения напрямую упало, и со временем сошло на нет — теми дорогами теперь пользуются только грибники да лесники. Сообщение с деревней в основном со стороны Хомутова и Клушина, но обе дороги очень сильно разбиты лесовозами, а дорога до Лобачей проезжей только для лесовозов и тракторов была всегда. Мы идем по самому доступному и короткому маршруту — от Хомутова.

— Кукмары всегда считались глухим местом. Вроде бы — отовсюду недалеко, но из-за окружающих деревню болот и речек добраться на транспорте в неё всегда было сложно, и несмотря на как будто центральное в районе расположение, место это всегда было труднодоступным, и в то же время — населённым. Даже пустеть деревня начала намного позже соседних окрестных, в 80-е годы.

Марк, который исходил и изъездил весь Семеновский край, рассказал, что в советское время в деревне был маленький магазин, который работал через день, ферма и артель по изготовлению игрушек — например, деревянных яблок; многие местные жители мочили лыко на мочало в небольших водоемах вокруг деревни и занимались подсочкой — «гнали серу», и, соответственно, звались «серогонами».

Сейчас вплотную к деревне подошел лес, а все окрестные поля заросли молодыми березками и соснами, но когда то деревню было видно издалека — она стояла на возвышенности. Ныне этого совсем не видно, и я удивилась, когда за очередным поворотом тропы на нас выскочил покосившийся забор — пришли.

И очень вовремя, так как дождь, который собирался с самого утра, наконец-то решил разойтись. Сделали привал у крылечка ближайшего дома. Он заперт, но сразу видно — здесь живут. Трава аккуратно подстрижена, в проулке среди зелени красуется яркий рукомойник, на окнах — занавески.

Стекла в окошках старинные, кустарной работы — это хорошо заметно, если посмотреть на них под углом — на поверхности словно застыли волны.

— Почему стекло волнистое — раньше была другая технология изготовления, — говорит Марк. — Варили стекло, вытаскивали шмат из чана, раскатывали (процесс был похож на приготовление листа теста на столе скалкой) его, из-за чего оно было и волнистым, и с пузырьками внутри. Другая технология была, более производительная — приготавливались стеклянные цилиндры, разрезались вдоль и раскатывались (это уже первая половина XX века). Резалось такое стекло плохо, большие листы получить было затруднительно — но кустарным этот процесс всё равно назвать было нельзя. Пуск Борского стекольного — это была настоящая революция в стекольном деле в СССР! Во-первых, значительно увеличились объёмы выпускаемого стекла, а во-вторых — повысилось его качество, в первую очередь ровность и прозрачность, что было критично для автомобильной промышленности. Вот тебе — кстати — ещё одна временнАя реперная точка — после 1934 года волнистые стёкла исчезают, а где остались — значит, они более раннего выпуска, либо использованы повторно (большая редкость).

Короткое чаепитие из термосов, и идем осматриваться. Справа преимущественно разрушенные строения, нежно сокрытые летним разнотравьем. Марк указывает на уцелевший сруб, внутри которого проглядывает гора не то песка, не то грязи.

— Это необожженная глина, — объясняет он. — На этом месте раньше стояла печь, а сейчас она рассыпалась.

Прошли мимо колодца-«журавля». Раньше они мне были в диковинку, но после многих путешествий по деревням они не кажутся такой уж архаикой.

В конце улицы внезапно уверенно-живой островок: бревенчатый дом справа и еще два больших дома слева. Тот, что крайний к лесу и с невероятных размеров баней, — охотничий.

Из соседнего на шум вышел пообщаться хозяин.

Любезно разрешил осмотреть две избушки на краю своего хозяйства. Это что-то типа подсобных помещений, где люди занимались какой-либо работой. На местный лад избушка так и называется — «работна».

Работы в Кухмарах, конечно, нет. Хозяин и его жена — на пенсии. На мой вопрос о диких зверях говорит, что есть, и немало, — сам мужчина бывший охотник, но сейчас для вылазок с ружьем годы уже не те.

А еще полчаса спустя мы будем изучать медвежьи следы за околицей по дороге к кладбищу. К счастью, только следами дело и обошлось.

Рита утверждает, что кладбище дает массу информации и о местных жителях, и, как ни странно, о их жизни. Это деревенское кладбище среди сосен и елей — совсем крошечное. Оград нет, кресты в основном старообрядческие. Таких не встретишь на крупных городских погостах.

На всю деревню — несколько фамилий. Много детских захоронений. Марк объяснял и объясняет это мором:

— Советская медицина совершила в начале 60-х качественный скачок, первым делом в вопросе вакцинации детей. Медицинская помощь стала намного доступнее, и если до 60-х почти каждая женщина хоронила своих детей, то в середине 60-х по сравнению с послевоенными годами (за 20 лет) детская смертность снизилась примерно втрое; именно поэтому на старых, особенно — закрытых лет 50 назад кладбищах бросается в глаза непривычно большое для сегодняшнего человека количество детских могил.

На обратном пути до машин, которые мы оставили недалеко от Хомутова, дождь превратился в ливень.

Я, наверное, впервые не взяла с собой дождевик, и вот результат — промокла до нитки. Зато идем очень бодро — этому способствуют холод и злющие комары, которые не знают, что им положено бояться репеллентов.

Когда плюхнулась на заднее сиденье «Нивы-Шевроле» Марка, ощутила радость: от чашки горячего кофе меня отделяют минут сорок езды. Хорошая поездка вышла. Впрочем, как и всегда.

Также читайте, как мы ходили по деревням со староверами и путешествовали в древний город Васильсурск.