«Пушкин в этом возрасте уже все сделал и умер» — Александр Цыпкин

Говорят, Александр Цыпкин не любит, когда его называют писателем. Против «акулы пиара» он, высокопрофессиональный пиарщик, не возражает. И пишет книжки, выходящие огромными тиражами, и через интернет возвращает интерес к чтению. Его проект «БеспринЦЫПные чтения» чрезвычайно популярен, на сентябрьские чтения в Нижнем Новгороде билеты уже распроданы. NN.ru встретился с Александром Цыпкиным за кулисами недавно прошедшего фестиваля веб-сериалов Realist.

«Не хочу быть частью банкетного меню»

— Пока добиралась на интервью в такси, водитель читал мне наизусть «Маленькие трагедии» Пушкина. Я и подумала: вот было бы круто, если бы водитель читал наизусть ваши рассказы! А для вас мерило читательской популярности — какое?

— Как сказал мне Евгений Маргулис, «слава — это когда тебе уступают очередь в ЖЭК». Я с ним согласен.

— Ваш сайт открывается фотографией, на которой вы с выставленными вперед ладонями. Что это означает — стоп, руки мыл, делаю калланетик, нет оружия или что-то еще?

— Когда снимали — экспериментировали, точнее, валяли дурака с очень хорошим фотографом Тимофеем Колесниковым. В этой позе не было какого-то особого значения. Я, скорее, понимал, что этот образ будет привлекать внимание. Наверное, это моя профессиональная деформация: я весь — про привлечение внимания. Иногда это привлечение внимания делается в ущерб каким-то смысловым задачам, либо за их счет. А потом уже человек додумывает. То же самое происходит и в творчестве. Если говорить серьезно, то иногда что-то пишется, а потом кто-то более умный мне говорит, о чем это. Читали мой последний рассказ «Снег»? Про хоспис?

— Да.

— Я написал рассказ, отправил Нюте Федермессер (учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера», руководитель Центра паллиативной медицины Департамента здравоохранения г. Москвы. — Прим. NN.ru). Она говорит: «Слушай, как здорово, ты же понимаешь, что это система проводников, где эта функция перетекает из одного человека к другому, и внучка тоже станет проводником?» — «Нет». — «Но ты же это написал». Я даже не понял, что есть такой смысл, а она его считала. У меня была беседа на эту тему с Борисом Гребенщиковым, и он говорил, что появляются такие интерпретации его песен, которые он никогда даже не имел в виду. Поэтому картинка на сайте задумывалась просто как красивая крутая картинка. А дальше я могу вас запутать и сказать, что она выражает, например, борьбу. С чем хотите — с тем и борьба. Хотите — с режимом или с оппозицией к режиму, с критиками или теми, кто критикует критиков. Нет, это просто фотография. Как говорил Фрейд, иногда сигара — это просто сигара.

— Про вас пишут, что вы стали автором бестселлера и проснулись знаменитым.

— Не было момента, когда я проснулся знаменитым. Такое бывает с фильмами. Вышел фильм «Лед», и Аглая Тарасова проснулась знаменитой. У меня было иначе: два года я просыпался чуть более знаменитым, чем засыпал. И это продолжается до сих пор. Раз — и еще на сантиметр. Бывали рывки: вышла книжка и сразу попала в рейтинги продаж. Для меня — непредсказуемо и неожиданно. Ничего себе! Следующий такой рывок был, когда Данила Козловский прочел «Томатный сок», это YouTube. Затем — фильм «Про любовь. Только для взрослых» Анны Меликян, где мне удалось поучаствовать в сценарии. Дальше — безусловно, сотрудничество с Константином Юрьевичем Хабенским, организация «БеспринЦЫПных чтений» с двумя писателями и хорошим продюсером и постоянное участие в них звезд разного уровня. Затем большой проект Дапкунайте — Михалкова — Исакова. Наконец, «Кинотавр», премия кинокритиков и книга «Дом до свиданий», когда тираж общий вырос до 100 тысяч.

Но, знаете, каждый последующий шаг в известности — по мощности удара все меньше и меньше. Джеку Николсону уже сложно стать более знаменитым, чем он есть. Но у меня пока есть возможность проснуться знаменитым. Ну или хотя бы заснуть.

— То есть шаг за шагом?

— Да. Для двух лет с нуля до относительной известности — это колоссальный рывок.

— Вы ощутили славу как славу или как упавший вам в руки инструмент для успешного самопиара?

— Я получил всю эту славу уже в сознательном возрасте, когда ты понимаешь, что не такая уж «слава». Пушкин в этом возрасте уже все сделал и умер. А я только написал одну книжку. Случись это в 25 лет — мне, конечно, башню снесло бы по полной программе. А так — небольшой успех, ну, о'кей.

— То есть вы не просто перфекционист, а ужас-ужас какая требовательность к себе.

— Ну конечно! Если делать — то на весь мир. Конечно, во многом я строил этот проект как хороший пиарщик. То есть я понимал, что пиарщику Цыпкину попались хорошие тексты и их нужно раскрутить всеми хорошими способами. Но самое главное — я использовал все возможности, которые попались.

Я хватался за любого актера, за любую возможность выступить. Иногда я читал в пустом зале книжного магазина.

Я не отказал ни в одном интервью и ни в одной фотографии. После концерта буду стоять час и фотографироваться до последнего (наш фоторепортаж с автограф-сессии в «Дирижабле» как подтверждение слов. — Прим. NN.ru). Больших актеров, я знаю, это настолько выжигает, что они могут сказать: «Я отработал на сцене, а сейчас посижу в гримерке». Но я еще салага, у меня нет и десятой доли этих достижений — я пока пойду и поотрабатываю.

Но некоторые вещи я точно не делал: не стал читать в ресторанах или на больших банкетах, хотя звали и зовут.

— Не хотите стать частью банкетного меню?

— Не хочу. Хотя не критикую тех, кто стал. Но я не могу себе этого позволить. Я не могу себе позволить плохо читать — и всегда готовлюсь, а пока я хорошо читаю только в театре. Я продумываю, чтобы рассказы были веселые и грустные, поверхностные и глубокие. Как могу!

«Как артист я заработал больше, чем писатель»

— У вас есть серия питерских историй. А в Нижнем Новгороде присмотрели что-нибудь для рассказов?

— Пока не успел. Для этого истории должны появиться или их должен кто-то рассказать. Я слушаю истории. Могу и понаблюдать — но я больше слушатель.

— У вас с Хабенским есть проект: что говорит человек после попадания на тот свет. Это будет новый «Небесный суд»?

— Никакого «Небесного суда». Тема попадания на тот свет не новая, все по ней уже прошлись. Но новые детали и монологи будут появляться всегда.

— Писатель Александр Снегирев вам сказал, что заработал писательским трудом 35 тысяч долларов. Вы уже сосчитали свою промежуточную сумму?

— Слава богу, у меня получилось больше заработать. Во-первых, очень большие тиражи. Во-вторых, я читаю свои рассказы. И как артист я заработал больше, чем писатель.

— Скажите, сколько.

— С книжек — миллиона три рублей. Что касается выступлений — я выступал и за 50 тысяч рублей. Но однажды отказался выступать за миллион.

— Вы же сказали, что ни разу не отказывались!

— Столы. Люди за столами.

— Миллион рублей или долларов?

— Рублей. За доллары я бы выступил. На миллион долларов можно сделать много полезного, и не только себе.

Давайте, я объясню, почему не выступаю перед столами. Во-первых, я еще недостаточно профессионален, чтобы выступать перед людьми, которые отвлекаются. Когда зал темный — я знаю, что его удержу и он будет весь мой. Зал, в котором люди отвлекаются, едят, жуют, удержат профессионалы. Я — пока нет. Мне будет неприятно, я начну активно их не любить. Но нельзя не любить своего зрителя. Многие люди увидят меня впервые и воспримут вместе с меню.

Если к ним выйдет великий актер, его бренд победит ресторанную обстановку. Мой — пока нет

Наконец, это важно и для зрителя — ведь банкет победит очарование рассказа. Но когда-нибудь я этому научусь. Либо мне очень понадобятся деньги.

Это я сейчас отказался. А была бы ситуация, в которой от этих денег жизнь зависит, пошел бы пахать, в «Макдоналдсе» читал бы. Сейчас я отказываюсь не из гордости, а из стратегических соображений. Это не позволит мне занять нужные места в этой системе творческих координат. Один раз выступил бы за миллион — и больше не приглашали бы. Это очень важно — не делать тактических ошибок.

— Опять пиарщик заговорил?

— И пиарщик, и мой продюсер, который за мной следит. Очень важен рядом человек, который помогает.

«Рабский менталитет до сих пор жив в каждом из нас, включая меня»

— Мне очень нравится вплетать в вопросы ваши фразы. Когда в поезде вам «есть дело до соседнего купе», вас интересуют люди или ваши будущие истории?

— Истории. Давайте скажем честно, что нас вообще интересуем только мы, наше отражение в других людях, наши попытки что-то у них получить. Мы пытаемся оставить о себе след в глазах других людей. Реально они нас не так уж интересуют — если это не близкие люди, безусловно. Все эти встречи, все эти соцсети и селфи — это сублимированная попытка бессмертия. Я сделал селфи — оно может провисеть дольше, чем я живу.

— На Facebook у вас есть фраза: «Начал думать об отечестве. Мысль не шла». Когда мысль об отечестве приходит, о чем она?

— Как вы понимаете, фраза сатирическая.

— А я — всерьез.

— Знаете, разные мысли. С одной стороны, повезло, что родился здесь. Люди чудесные, близкие по взглядам. Потом начинаешь читать про Сталина, думаешь, как это все могло произойти, находишь людей, которые его поддерживают сейчас — они откуда взялись?! Вот этот постоянный дуализм. Здесь или не здесь, оставаться или не оставаться. Потом приезжаешь куда-нибудь в Европу (я полжизни провожу за границей) — и понимаешь, что там далеко не все так просто, даже в цивилизованных странах. Это постоянные сомнения, хотя мне, живущему в пределах Садового кольца, грех жаловаться.

Очень часто размышляешь, почему так вышло. Потом вспоминаешь, какую музыку слушаешь, от чего сердце сжимается — от Цоя. На каком языке? На русском. Как бы ты ни любил Depeche Mode, а пробивает все равно Земфира, русское слово. Поэтому эти рассуждения ни к чему не приводят. Но, скорее, я все-таки счастлив, что живу и родился здесь.

— Вспоминаю ваши слова: «Люди настолько боятся завтрашнего дня, что на всякий случай встречают его готовыми к битве. Отсюда и злые лица». У нас так бьют женщин в семьях, потому что готовятся к завтрашнему бою?

— Вообще никак не связано. Это распущенность, безнаказанность, некая традиция. Мы далеки от общества равноправия. Это комплексы. Мужчина бьет женщину, только если он слаб. Сильный мужчина не сделает этого никогда. А у нас большая проблема с сильными мужчинами: их сто лет расстреливали, вырезали, выжигали, выгоняли из страны. Советский Союз был плох еще и тем, что свободных людей либо уничтожал, либо выдавливал. Сила же всегда идет рядом со свободой. Поэтому наш рабский менталитет, описанный еще во времена Чехова, до сих пор жив в каждом из нас, включая меня. Отсюда и то, что женщин бьют, и то, что они с этим никуда не приходят, и то, что на это никак не реагируют. К сожалению, это большая проблема.

— Есть ли какой-то человек, которого вы мечтаете пригласить на «БеспринЦЫПные чтения», но пока не подступились?

— В России можно пригласить любого человека. Согласится он или нет — это другой вопрос. Сейчас практически никто не отказывается, потому что у людей есть выбор читать не только меня. У нас много авторов. Недоступны пока зарубежные актеры, и это следующий этап.

— А язык?

— Уже переведено. Есть на английском, немецком и на других языках. Ряд рассказов совершенно спокойно может прозвучать на международном уровне.

Нравственный камертон от Хабенского

— Вы ранжировали свои успехи? Самое большое удовлетворение для вас — что это?

— Хороший вопрос. К сожалению, я сейчас так быстро живу, что не успеваю остановиться и сказать: «Господи, как же я круто сделал!» Например, премия на «Кинотавре» — самый первый фильм, да еще и с Ксенией Раппопорт! Все время, пока мне вручали премию, мы почему-то с женой выясняли отношения.

— Умеете точно выбрать время.

— Да! Вручают премию. Я: «Сейчас. Минутку!» Жене: «Знаешь, что я хотел сказать?» — «Александр, у нас премия!» — «Я сказал, минуточку, не до вас сейчас!» Потом вручили, продолжаем ругаться. Я потом сказал себе: «Черт, в такой момент не успеть насладиться происходящим!» Это проблема. Кто бы мне сказал два года назад: стотысячный тираж, книжка не выходит из топа. По поводу любого выхода на сцену с Хабенским я должен себя спросить: «Это вообще со мной происходит?»

Или: у нас не было ни одного неаншлага. Я не знаю, что такое выступать в полупустом зале. Ты порадуйся этому хоть раз! Или: в первом же кино играет Джон Малкович. Другие идут к этому всю жизнь. Это такой иконостас, если вывесить все эти достижения. У меня: «Да, ничего. Нормально». Можно было бы написать еще одну книжку и успокоиться. Но амбиции ширятся. Поэтому — стараюсь встречно отдавать. Много где помогаю.

— Хабенскому помогаете с фондом?

— Мы многое вместе делаем. Я благодарен, что он дает мне возможность его фонду помочь. Однажды Ингеборга Дапкунайте позвала меня выступить в хоспис. Я спрашиваю: «Надо выбрать что-то серьезное?» Она говорит: «Читай комедии!»

И я читал веселое и видел, что смеются и люди, которые там лежат, и те, кто с ними занимаются, и их родственники. Эти полтора часа меня перевернули благодаря Ингеборге. Она вообще такая… особенная, расчудесная. А Константин Юрьевич для меня…

Я иногда думаю, как повести себя в Сети: а что ответил бы Хабенский? Иногда звоню ему и говорю: «Константин Юрьевич, мне нужен нравственный камертон». Он выслушает и скажет: «Я сделал бы так». Он ненамного старше меня, но жизненный пусть совсем другой. И мне повезло, что в моей жизни есть такие люди, по которым я могу «сверить часы». Удерживают в рамках.

— Самая крупная ваша лажа — о чем она?

— Много разного было. Я продинамил множество людей и динамлю сейчас, потому что набрал и здесь, и здесь, и еще здесь, как жадный щенок хватает столько мяса, сколько не может прожевать. Лажа — когда я говорю, что сделаю, и не делаю. И если буду так продолжать, главные лажи ждут меня впереди.

— Если бы вы могли крикнуть на весь мир, чтобы услышали все, что крикнули бы?

— Я не стал бы кричать. Спокойно спросил бы: «Кто последний?»