Приказ отдавал лично Сталин: как редактор NN.RU нашел в архивах НКВД расстрелянного прадеда-большевика

Вопрос о возврате смертной казни в России периодически возникает еще с момента введения на нее моратория — довольно большой процент граждан и по сей день уверен, что отмена высшей меры наказания была ошибкой. Редактор NN.RU Александр Токарев готовил материал, посвященный этой теме и роли смертной казни в истории России, но в процессе нашел документальные свидетельства о расстреле его прадеда, казненного «за участие в террористической организации», а также историю репрессий, коснувшихся его семьи. Мы публикуем его историческое исследование в лицах. Далее — от первого лица.

От автора

Изначально этот материал планировался совсем другим. После массового убийства в поселке Кудьма и выхода на свободу скопинского маньяка в обществе вновь поднялся вопрос о возврате смертной казни — о том, что эта тема опять набирает обороты, свидетельствуют как многочисленные комментарии в соцсетях, так и опросы ВЦИОМа. Я хотел рассмотреть проблему высшей меры наказания в разрезе российской истории, и в том числе в советский период. Но вместо этого наткнулся на нечто еще более интересное.

Среди расстрельных списков и рассекреченных документов я наткнулся на упоминания о моем собственном прадеде, который был расстрелян в 1938 году. Он не был ни маньяком, ни террористом, и даже напротив — верно служил той системе, которая в итоге объявила его врагом народа и похоронила его в общей могиле. То же самое произошло в итоге и с теми, кто его приговорил. Похожую историю можно обнаружить во многих российских семьях, члены которых тоже пропали без вести в годы Большого террора. Эти годы, на мой взгляд, как нельзя лучше иллюстрируют, почему государству не стоит доверять вопрос о том, кому жить, а кому умереть.

Эта статья — результат моего собственного исследования данных из списков НКВД, семейных архивов, показаний людей, приговоренных к расстрелу, а также воспоминаний очевидцев.

Заколоченные накрест двери

— Нас это очень пугало. Мы с братом еще маленькие совсем были, но понимали, что происходит нехорошее. Выходим мы гулять в один день, а у соседей дверь крест-накрест досками заколочена. Выходим в другой — и видим, как кто-то забил еще две. Пока папа был в отъезде, мы гуляли с мамой. Каждый раз, когда мы проходили мимо этих дверей, у нее учащалось дыхание, она ничего не говорила, просто отводила взгляд… — рассказывает пожилая нижегородка.

Кире Александровне — 86 лет. Это моя бабушка. С самого детства мы с ней проводили много времени, но об этом она почти не говорила. Теперь она вспоминает историю своих родителей чаще: признаётся — опасается за то, что однажды все забудут о том времени.

Место, о котором она говорит, — «Второй Дом Советов» в Свердловске (в 1991 городу вернули прежнее название Екатеринбург. — Прим. ред.), элитное здание, куда селили всю партийную номенклатуру, «сливки» социалистического общества. Время действия — апрель 1938 года.

В Свердловск они переехали всей семьей меньше чем за год до этих событий. Папа, 32-летний Александр Морозов, поднимался всё выше и выше по партийной лестнице, ему прочили большое будущее. Мама, Анна Морозова, его супруга, была фармацевт по образованию. В это время она ухаживала за детьми: их было двое — старший сын Леонид и дочка Кира. В скором времени должна была родиться на свет и младшая дочка Нина.

Женщина верила, что дальше будет только лучше. Вопреки слухам о том, что ЦК закручивает гайки, а люди пропадают из своих домов, они с мужем искренне разделяли идеи Ленина и Сталина.

Однажды ее муж уехал на несколько дней на срочный съезд партии. Анну беспокоило то, что он не позвонил и не телеграфировал, хотя раньше всегда сообщал о том, что добрался.

— За этими дверями, которые заколачивали одну за другой, жили не одни только чиновники. Большинство в «Доме Советов» жили как мы, семьями. И исчезали они целиком, словно никого здесь не было, и номера эти давно стоят заброшенные. Никто не знал куда, ни криков не было, ни шума. Просто раз, и нет людей, — вспоминает Кира Александровна.

Звонок так никогда и не раздастся. Ее собственная жизнь изменится навсегда.

Евангелист коммунизма

Александр Морозов родился в 1905 году в городе Кулебаки Ардатовского уезда. В те времена это было небольшое и провинциальное место. Градообразующее предприятие — Кулебакский металлургический завод, который изготавливал литье и цепи для кораблей. Там же начинал карьеру и отец Морозова, Сергей.

Здесь будущий чиновник и вырос, получив несколько классов образования в местной школе. Когда ему было 12, власть в стране захватили большевики. Жизнь в России переменилась полностью. Близость к заводу диктовала и особые взгляды — с ранних лет в пролетарской среде юноша успел проникнуться идеями марксизма-ленинизма. К тому же Морозов умел хорошо убеждать людей — хорошее свойство для политика.

С 15 лет он — активный комсомолец, в 17 лет — бросает работу на заводе (да, в период НЭПа это было еще возможно. — Прим. ред.) и отправляется на два года в Нижний Новгород, где он поступает на обучение в одну из первых открытых совпартшкол — место, где готовили профессиональных пропагандистов. Там он обзавелся полезными связями. Пока он еще учился, в город прибыл опытный читинский партработник Абрам Столяр, в Гражданскую служивший шпионом в Манчжурии. Еврей-партиец взял молодого Морозова к себе в помощники.

Два года Морозов работает в Семёнове заместителем заведующего местным агрокомплексом и знакомится с аптекаршей Аней Сунгуровской.

— Я папу помню с трудом, мне тогда всего три или четыре года было. А мой брат был старшим и запомнил его лучше. Рассказывал, что он был обаятельный и веселый, но к своей работе и жене относился со всей серьезностью: не гулял, почти не пил, но много трудился, был в разъездах постоянных, — вспоминает Кира Александровна.

Абрам Столяр уже к 1927 году стал секретарем Канавинского райкома, потом заведующим отделом пропаганды в Нижегородской области, а ещё через несколько лет — правой рукой самого Андрея Жданова, чье имя носит завод «Красное Сормово». Своего младшего товарища читинский карьерист тянул по карьерной лестнице за собой.

Строитель и разрушитель в Кировском крае

В декабре 1934 года из части территорий Горьковского края и Свердловской области был образован Кировский край (спустя два года его переименовали в Кировскую область). Абрам Столяр был назначен туда одним из руководителей партии — не первым секретарем, но неформально управлял регионом. Он окружал себя лояльными людьми, перевозил их одного за другим из Нижнего Новгорода в Киров.

Морозова Столяр сделал помощником секретаря крайкома, то есть своим личным.

За три года, что регионом управляли Столяр, Морозов и их нижегородские коллеги, край менялся. Были построены новые дома (например, «Дом Чекистов», Центральная гостиница и соцобъекты). При этом именно во время руководства Столяра и Морозова были разрушены многие религиозные объекты в регионе, в том числе огромный Александро-Невский собор, который по масштабам был сопоставим с Храмом Христа Спасителя в Москве (по факту это и был первый проект ХХС, разработанный архитектором Александром Витбергом). Место взрыва пришлось брать в воинское оцепление, поскольку вятчане очень трепетно относились к этому зданию. Как утверждают историки, возмущение взрывом было даже среди чекистов.

С точки зрения партийного руководства Абрам Столяр и его сподвижники всё делали правильно.

Эмиссар на неспокойный Урал

Столяр начал пользоваться огромным доверием Москвы, и в 1937 году личным приказом Иосифа Сталина его отправляют в стратегически важный, но очень сложный в управлении Свердловск.

Политбюро в это время приходит к выводу, что стране нужна централизация и руководителям регионов нужно давать меньше власти. Сталину не нравилось, что «наместники» сами назначают людей на ключевые должности.

— Так подбирать людей не годится. Этот метод подбора небольшевистский, я бы сказал, антипартийный метод подбора людей, с этим методом товарищи должны покончить, пока не поздно, — заявил главнокомандующий на прошедшем февральско-мартовском пленуме ЦК.

Уралом тогда руководил Иван Кабаков, назначенный из Нижнего Новгорода. Он игнорировал указания из Кремля и сам назначал кадры. Непокорность дорого обошлась свердловскому коммунисту — НКВД нашли, в чём обвинить главу региона. Его арестовали и расстреляли в 1937 году. Его жену арестовали двумя днями позже и также приговорили к высшей мере.

Прибывшему ему на смену Столяру с командой нижегородцев предстояло изменить всю систему, построенную Кабаковым.

Большая политика — большие проблемы

Абрам Столяр и Александр Морозов вместе со своими товарищами-горьковчанами поначалу были уверены, что им удастся повторить кировский успех. Прибыли они в Екатеринбург, привезя с собой разом всех своих коллег и помощников. Как оказалось — напрасно.

Местному партсоставу член Политбюро Андрей Андреев (революционер, верный сталинец, сподвижник Ежова, переживший репрессии. — Прим. ред.) представил нижегородскую делегацию лично:

— Я думаю, что многие из присутствующих товарищей товарища Столяра знают не впервые. Товарищ Столяр — хороший большевик, доказавший на практике эти свои качества. Боевой большевик, отлично руководил Кировской областью! Я думаю, что он и у вас будет прекрасно руководить на посту первого секретаря обкома, — с порога похвалил нового руководителя заведующий Промышленным отделом ЦК ВКП(б).

Но Абрам Столяр с самого старта начал вести политику, практически повторяющую методы руководства своего предшественника, в том числе периодически конфликтовал с местными. Нового руководителя невзлюбил местный руководитель НКВД Дмитрий Дмитриев. Он сразу же начал искать в действиях нижегородцев контрреволюционный след.

Морозова он поставил третьим секретарем горкома и доверил заниматься вопросами промышленности, однако тот сразу же подвергся жесткой критике снизу. Нижегородцы не проработали и года, как все до единого были арестованы.

Приказ об аресте Столяра, его сторонников и Морозова, как мне (Александру Токареву. — Прим. ред.) удалось выяснить в ходе собственного расследования, Андреев отдал лично. Этот вопрос он согласовал со Сталиным во время короткого телефонного звонка.

Бегство семьи

За Александром Морозовым не приехал черный воронок — в руки НКВД он поехал сам, в своем лучшем костюме, поцеловав на прощание жену. В действительности он не подозревал, что его ждет, — его просто попросили приехать на партсъезд. За неделю до этого отправился Столяр и другие его коллеги.

Анна же осталась в «Доме Советов» и наблюдала, как исчезает одна семья за другой. Вероятно, такая же участь постигла бы и ее, но на выручку пришел незнакомец:

— В те же дни вечером у нас на пороге появился мужчина. Он серьезно посмотрел на маму, представился папиным другом и сказал, чтобы мы все быстро собирались. С собой, кроме документов и вещей первой необходимости, ничего не брали, бросили всё и бежали отсюда прочь, — рассказывает нижегородка.

От незнакомца Анна узнала, что ее муж был арестован вместе с коллегами. Приходили не только за неугодными партработниками, но и за их семьями: жен расстреливали, а детей отправляли подальше в детские дома. Мужчина, чьего имени они так и не узнали, отвез их на свердловский вокзал, вручил билеты и попросил никогда не говорить о случившемся.

Беременная нижегородка с двумя детьми на руках вернулась обратно в Семёнов. Ее жизнь как супруги перспективного политика закончилась. Теперь она была женой врага народа.

В Семёнове Морозову почти нигде не хотели брать на работу. С началом войны ее не раз пытались отправить на фронт. Детей бы в этом случае отправили в детский дом, а потому каждый раз она находила возможность остаться.

В годы войны ей пришлось работать в госпитале медсестрой и лечить раненых, а после — снова стать фармацевтом. Долгие годы семья Морозовых жила на грани нищеты, от пневмонии и недостатка лекарств у Анны умирает младшая дочь Нина. Долгие годы женщина хранила тайну и не рассказывала даже своим детям о том, что случилось с ее мужем, но при этом продолжала писать запросы, чтобы узнать о его судьбе.

Оправдан за отсутствием преступления

После смерти Иосифа Сталина в 1953 году Компартия на XX съезде осудила политику Большого террора. Многие жертвы репрессий были оправданны. Окончательно данные о жертвах Большого террора рассекретили только в 90-х годах.

Из обнаруженных документов следует, что Александр Морозов целых полгода после задержания провел в застенках НКВД, после чего был казнен 1 сентября 1938 года. Признался ли он в тех преступлениях, в которых его обвиняли, неизвестно — протокол его допроса не найден.

Как и других нижегородских партийных активистов, НКВД обвинило Морозова в участии в «контрреволюционном террористическом сообществе». Правда, и этого долго не хотели признавать.

— Первый документ, подтверждающий смерть папы, пришел из Семёновского ЗАГСа. Когда мы увидели его, то долгое время не знали, что и думать. В нем написано, что он умер в 1943 году, причина смерти не была указана. Но мы же знали, что случилось. Мама всю жизнь думала, что это просто какая-то ошибка или в отделе всё перепутали. Уже позже пришли другие документы, из которых мы узнали про расстрел, — рассказывает дочь репрессированного.

Через 20 лет, в 1957 году, Александр Морозов был полностью реабилитирован, а обвинения против него были сняты «ввиду отсутствия состава преступления». С годами были полностью реабилитированы его жена и дети.

Его супруга Анна скончалась в возрасте 96 лет, умерев в своей постели в окружении детей и внуков. После расстрела мужа в ее жизни больше никогда не было мужчин. Старшего сына Леонида не стало 1 сентября 2019 года. Он умер от старости в тот же день, что и погиб его отец. Младшая дочь Кира жива и по сей день.

Пропавшие в застенках

Сторонники политики Сталина часто указывают, что сталинские репрессии 1937–1938 гг. были личными инициативами наркомов НКВД Генриха Ягоды и Николая Ежова, а сам руководитель страны был не в курсе. Имеющиеся в государственных архивах документы и подписи вождя на расстрельных списках говорят об обратном.

Частная история отдельно взятой семьи некоторым может показаться не слишком показательной — представить коррумпированного чиновника-вредителя достаточно просто. Как говорят люди, оправдывающие репрессии в СССР: «Если расстреляли — то было за что». Но трагедия жизни Александра Морозова и его коллег из Нижнего Новгорода — это только часть огромной пугающей картины.

Официально признано, что в 1930–1953 годы по обвинению в контрреволюционных государственных преступлениях судебными и всякого рода несудебными органами вынесены приговоры и постановления в отношении более 3,7 миллиона человек. Из них почти 790 тысяч были казнены, другие же получили долгие годы лагерей. Лишь небольшая часть была оправдана. Львиная доля из них приходится на Большой террор 1937–1938 годов.

В тот же период в Свердловске (Екатеринбурге) в ходе репрессий были арестованы и казнены 20 787 человек, еще порядка 15 тысяч человек были отправлены в лагеря. Подавляющее большинство из них — не чиновники и партийцы-заговорщики. В основном это рабочие и крестьяне, учителя и врачи, инженеры и преподаватели. Их преследовали не только по идеологическим и классовым, но также и по этническим причинам. Плановая экономика требовала перевыполнения планов во всём — даже в поимке шпионок иностранных разведок.

Историки не могут однозначно утверждать, что решения о массовых расстрелах принимала непосредственно верхушка Компартии или лично Иосиф Сталин. Тем не менее именно он и его ближайшее окружение согласовывали списки направления дел на «особый порядок рассмотрения».

Палачи, ставшие жертвами

До конца неизвестно, был ли у верхушки ЦК или НКВД четкий план по количеству людей, которых необходимо подвергнуть политическим репрессиям. Некоторые историки полагают, что после убийства секретаря ЦК ВКП(б) Сергея Кирова в 1934 году руководство партии погрузилось в откровенную паранойю и начало искать врагов народа повсюду, в том числе и среди своих сторонников. Другие считают, что это была намеренная политика Сталина.

Именно после этого события НКВД и Генпрокуратура получили право расследовать дела об измене родине в упрощенном порядке и приговаривать людей к казни на основании одного только признания.

Добиваться признательных показаний сотрудники спецслужб умели хорошо.

«...Ни наркома, ни его ставленников не интересовал вопрос — откуда берутся эти, как в булочной испеченные, десятки и сотни террористов, что собой представляют эти арестованные в большинстве коммунисты, рабочие, служащие и военные, что это за планы подготовки терактов, часто без оружия, кто их направлял, причины и другие моменты, которые ярко бросаются в глаза, но этим никто не интересовался…» — цитирует воспоминания руководителей Московского УНКВД Постеля и Радзиловского руководитель проекта «Открытый список» Людмила Лягушкина.

Многие чекисты искренне удивлялись, когда в 1937–1938 годах они и сами оказались на расстрельных полигонах.

В октябре 38-го года оказался в наручниках на Лубянке начальник Свердловского НКВД Дмитрий Дмитриев, который инициировал арест нижегородских партийцев.

Его допросом руководил Лаврентий Берия, протокол сохранился в рассекреченных архивах НКВД:

— <...> Я очень настойчиво доказывал, что обвинение меня в участии в указанном центре — сплошной вымысел, доказывал, что я главный виновник ареста Столяра, Морозова, Грачева, Бермана. Ссылаясь на письмо, отобранное у меня при обыске, в котором я в феврале 1938 года писал, что они — контрреволюционеры, приводил там факты моей борьбы с ними еще в октябре 1937 года, то есть спустя два месяца после их приезда в Свердловск и так далее. <...> Я говорил — может ли быть более сильное доказательство вздорности обвинения меня в участии в правом центре издания 1937 года, в то время, когда я сам их разоблачал и разоблачал?! — говорил Дмитриев незадолго до своей казни.

Чекисту не помогли никакие доводы — его расстреляли по тому же самому обвинению в Москве в январе 1939 года. Во время допроса он назвал более 40 фамилий своих сослуживцев и бывших начальников, обвинив их в заговоре. Позже спецслужбы использовали и его показания.

Многие советские и современные историки согласны в том, что «сталинские чистки», особенно в рядах военных, государственных и промышленных руководителей, привели СССР к кризису управления накануне Великой Отечественной войны. Страна едва ли успела оправиться от возникшего беспорядка до начала наступления нацистской Германии.

Темп репрессий снизился с началом войны. Казни по политическим мотивам систематически приводились в исполнение вплоть до смерти Сталина в 1953 году. В дальнейшем высшая мера применялась к населению значительно реже. Тех, кого власть считала врагами, она отправляла в психлечебницы или лишала гражданства.

Рекомендуем почитать другой исторический материал от Александра Токарева — историю атомной аварии на заводе «Красное Сормово», произошедшей за полтора десятилетия до Чернобыля: о том, как власти скрывали ядерную катастрофу в закрытом городе Горьком.