«Я тогда вжесткую сносил всех». Интервью с экс-мэром Нижнего Булавиновым — про Кондрашова и Сорокина, уголовки и скандалы

Публикуем вторую часть большого интервью NN.RU с бывшим мэром Нижнего Новгорода и действующим депутатом Госдумы Вадимом Булавиновом. Перенесемся на полтора десятилетия назад, когда закончились прямые выборы главы города. Параллельно в столице Приволжья началась череда проблем: сити-менеджер и глава администрации вовсю занимались собственным бизнесом, а новостные ленты пестрили заголовками про крупные уголовные дела. В беседе с корреспондентом Алексеем Сапожковым Булавинов рассказал, из-за чего началась «вся чехарда» и как отразилась на будущем Нижнего Новгорода. Первую часть интервью читайте здесь.

— В 2009 году был переписан закон о всенародных выборах мэра: в Нижнем Новгороде ввели должность сити-менеджера. Почему это произошло?

— Эту идею лоббировал лично Шанцев, потому что по всем опросам у его кандидата не было возможности выиграть. Ему надо было изменить закон, чтобы меня убрать. Это единственное, что могло получиться.

— Сначала вы выступали против закона, а затем согласились. Сказали, что эта реформа идет по всей России и тренд определяется решениями Федерации.

— Прямые выборы мэра были во многих городах, начнем с этого. Закон не требовал отмены прямых выборов, он сегодня отдает это право на откуп региону. Каждый субъект может принять решение, что ему лучше: комиссия или всенародные выборы.

Поэтому когда говорят: «Мы отменим политические назначения, добьемся выборов» — ребята, а чего вы кричите-то? Измените! Законодательные собрания имеют право и сегодня проводить прямые выборы. Это всё в ваших силах. Федеральный закон дает альтернативный способ.

Почему мне тогда пришлось изменить свою позицию? То ли Дмитрий Анатольевич, то ли кто-то чуть пониже рангом принял решение уходить от прямых выборов. Мне тогда позвонил Владислав Сурков и говорит: «Вадим, есть команда поменять ситуацию в Нижнем Новгороде, уйдя от прямых выборов, это поручение президента. Иванов, руководитель аппарата президента, его принял к исполнению. Я ничего не могу сделать, решай сам».

Ты можешь, конечно, встать в позу, но у тебя всё равно ничего не получится — это поручение вышестоящих руководителей, даже если идти на какие-то компромиссы. У меня была просто абсолютно безвыходная ситуация. И тогда в думе я сказал, что являюсь сторонником прямых выборов, но обстоятельства таковы, что мне пришлось попросить депутатов поддержать изменения.

— Тогда же, в 2010-м, как раз таки показательно всплыла громкая история про «Фантастику».

— Знаете, как-то с Хинштейном недавно говорили на личную тему: «Ну вот, сейчас там опять грязи будет куча». Он ответил: «Ну ты же тефлоновый. Тебя столько раз мочили, что ты стал тефлоновым. В чём только не обвиняли, что уже никто не верит обвинениям».

— В 2010-м уголовное дело по поводу «Фантастики» возбудили во второй раз, не так ли? Вас критиковали за то, что освободили застройщика от 7% выплат в казну города.

— Получив за это 30 процентов! Смешно? Ну да. Освободил от 7%, получив за это 30%. Ну не выходит каменный цветок, «Данила-Мастер»!

— Дело суммарно поднималось трижды. Олег Сорокин, один из бывших гендиректоров «Столицы Нижний», по итогу сел в тюрьму. Как вы вышли сухим из воды?

— На самом деле Олег Сорокин очень много потратил, в том числе финансовых ресурсов, чтобы эти уголовные дела возникли. То есть они появились, по сути, на пустом месте. Вообще, предыстория этого дела такова, что никакого желания освобождать его от выплат городу у меня не было.

Инициатива построить «Фантастику» была не только его, но и Феликса Верховодова и моего сына. Ни о каких 7% речи не шло. Распоряжение на землю Сорокину выдал Юрий Исакович Лебедев. Я вообще здесь ни при чём. Скажу откровенно: до меня всё было. В том числе и «Седьмое небо» как раз выделялось Сорокину, когда Лебедев проиграл выборы, а я еще не вступил в должность.

Дело даже не в этом, а в том, что ко мне тогда пришел Владыка и говорит: «На съезде у кремля был храм. Надо его возрождать, никаких торговых центров не должно быть». А земля там как раз Сорокину принадлежала. Собрали официально комиссию, с участием епархии и «Столицы Нижний» — эти документы все сохранились.

«Столица Нижний» выдвинули условия. Они вложили 60 миллионов в площадку, уже готовый проект был, котлован, даже что-то снесли. Они были готовы добровольно отказаться от своих затрат и этого земельного участка только в обмен на освобождение от выплат в 7% от финальной стоимости. Это было комиссионное решение, не по моей инициативе. А то, что там поучаствовал сын, я очень пожалел: он вносил деньги на общих условиях, всё в полном объеме, до копейки. Если объект стоил миллиард, и у него было там 30%, значит, он вносил те же самые 300 миллионов, которые он взял в Сбербанке в официальный кредит.

Если бы здесь какое-то было злоупотребление, у него была какая-то льгота или уменьшение вложений. Но нет. Он вкладывал в полном объеме, и с помощью этого механизма Олег Валентинович его потом просто выдавил. Сорокин вернул деньги в полном объеме, что еще раз подтверждает, что там не было никакого злоупотребления. При расторжении договора, это 10-й год или 11-й, «Столица Нижний» вернула всё до копейки, что было вложено, и даже сверх того — еще и определенную прибыль, с которой налоги оплатили. Если он вложил 300 миллионов, то ему вернули 400.

— Кто раздул всю эту историю?

— Олег. Это был механизм убрать меня. Хотя я его уговорил вначале 2000-х стать депутатом города, вытащив из этой ситуации, он был на меня обижен. По всем ранее выделенным земельным участкам, которые он получил, на мой взгляд, не всегда объективно, я его заставлял для города что-то сделать. Допустим, рядом с площадью Свободы был временный павильон с овощами и фруктами, а он это оформил как объект недвижимости. Землю выделял не я, и купил Олег это здание до меня, но я понимал, что это нечестно. Помню, сказал ему: «Шесть фронтальных погрузчиков подаришь городу, иначе тебе документы не подпишут». Он был вынужден подарить шесть фронтальных погрузчиков. По другим объектам жаловался: «Вот мне всё задерживают». Я говорю: «Вот первую городскую больницу отремонтируешь, я подпишу документы» — «У меня же всё правильно!» — «Неважно. Я же понимаю, что это нечестно было сделано. Это тем более округ, в котором ты будешь участвовать в выборах. Ты еще пиаришься, что это твое самостоятельное решение, и ты сам решил помочь городу. Тебе польза, и мне польза».

А денег тогда ему хватало. Сорокин купил по дешевке землю под торговый центр «Республика» у Горьковской железной дороги — тоже до меня. Приходит и говорит, мол, это его земля. Замечательно, конечно, но там киоски должны стоять, а не большие торговые центры. В итоге коммунальную технику купил на 100 миллионов для города. Земля ведь его, повлиять я на это не мог.

Палки в колеса ставить? Пожалуйста. Не совсем законно, естественно. Тем не менее я же не для себя это делал. Когда меня проверяли по требованию Шанцева каждую неделю, он это требовал и от начальника УВД, и от начальника ФСБ что-то на меня накопать. Все были в шоке — всё, что они копали, ничего лично мне не доставалось, всё как подарки городу. То танк купят, то что-нибудь отремонтируют.

Более того, в начале 2000-х у города был внебюджетный фонд, в который предприниматели добровольно платили пожертвования. Порядка полутора миллиардов рублей в год набиралось. Кто только этот фонд не проверял, куда тратились деньги. А из него же цветники, урны, клумбы, водоводы, теплотрассы — абсолютно всё шло целевым образом на город, хотя фонд был внебюджетный. Где-то только в 2006 или 2007 году прокуратура заставила его закрыть, я с ними лет пять боролся. Типа бюджетный фонд незаконен, но я говорил: «Не я его открывал. Я же не могу чужое закрывать». В общем, под дурачка косил.

Пять лет мне удалось протянуть. Это ведь был механизм, который позволял оперативно решить многие вопросы. Чтобы выделить деньги из бюджета, нужно внести изменения, а это потеря 4–5 месяцев. Внебюджетные деньги позволяли в течение трех дней закрыть проблему. Особенно он был удобен во время мощнейших аварий.

В общем, по двум Олегам, по «Столице Нижний» действительно несколько раз возбуждали уголовные дела. Не хочу сейчас публично говорить, за сколько Следственный комитет это проверял. Тем не менее, когда материалы поступили в генпрокуратуру, был официальный ответ, что нет не только состава, но и самого события. То есть всё за уши притянуто и подтасовано.

— Есть одна фраза: «В эту игру могут играть двое».

— Я Олегу, кстати, почти не гадил. Единственное, только я тогда заинтересовался, хотя лично тут не участвовал — это совхоз «Цветы». Этот земельный участок получил Дерипаска, его компания заплатила 200 миллионов в качестве аванса и в будущем обеспечивала бюджет города своей долей.

Где-то через месяц Дерипаска, не знаю по какой причине, отказался. Я деньги не вернул, так как это был задаток в пользу города. Очень долго мы бодались, в конечном итоге сошлись на том, что 100 миллионов он жертвует городу, а 100 надо вернуть.

Меня это устроило — 100 миллионов для бюджета хорошие деньги. Мы этот договор расторгли, потом провели конкурс, и на конкурсе победил тогда Женя Березин (гендиректор компании «Жилстрой-НН». — Прим. ред.), который должен был городу отдать квартир где-то на полтора миллиарда, для ветхого фонда и бюджетников.

И когда Олег Валентинович стал главой города, Березин, опять же доказательства не хочу комментировать, вместо совхоза «Цветы» получил Бурнаковскую низину в качестве компенсации, а за очень смешные деньги территория совхоза «Цветы» досталась «Столице Нижний». По-моему, за 300 миллионов вместо 1,5 миллиарда. Эти же деньги потом пошли на инфраструктуру к микрорайону, что вообще нонсенс — даже не в доход к городу.

Нисколько не испытываю злорадства, что у него так всё сложилось. Надо все-таки быть более тактичным в отношении города, потому что его не на прокорм отдали. Валерий Павлинович потом пожалел, что вот так всё случилось с двумя Олегами. Полпред президента, Григорий Рапота, потом произнес легендарную фразу об изменении устава и смещении меня: «Мы нарвались на победу».

— После вашего ухода Нижний просто окутала какая-то черная полоса — Олега Сорокина посадили, Кондрашов сбежал в Штаты, Солонченко немного поруководила и тоже уехала. На ваш взгляд, это невезение или закономерность?

— По Лизе (Солонченко. — Прим. ред.) вообще сложно комментировать, я не знаю, почему у нее такая ситуация сложилась. Не исключаю того, что ее или подставили, или уговорили что-нибудь подписать. Я Лизу давно знал, она еще будучи студенткой одной из первых организовала достаточно устойчивый и хороший бизнес. Как-то для меня это было очень удивительно, что там произошло.

Что касается Олегов, я думаю, что это скорее закономерность. Их интересовал только бизнес, личные доходы, и чтобы решить эти вопросы, им приходилось идти по грани или за гранью. Я говорил Кондрашову: «Что ты подписываешь? Глава администрации ты, а значит, и сидеть тебе. У тебя здесь не просто злоупотребление будет, здесь просто перечень статей, связанных с хищениями и прочими вещами».

— На что они надеялись в таком случае? Нетрудно догадаться, что в конечном счете итог будет таким.

— Не знаю, на что надеялись, мне сложно это понять. Наверное, надеялись на то, что все-таки губернатор на их стороне, он поможет решить всё. Причем Кондрашов-то особо сильно ничего и не приобрел — он только подписывал. Даже когда уехал, у него каких-либо объектов, земель, ничего не осталось. Более того, он даже не смог выполнить то, что мне обещал — когда я еще был мэром, он взялся за свой счет реконструировать старый ДК железнодорожников, который полуразрушенный стоял. По контракту Кондрашов гарантировал привести его своими фирмами в соответствие, но в конечном итоге бросил. Это экономически ему было невыгодно.

— В отличие от Сорокина хотя бы в Штаты успел сбежать.

— В Майами-то? Ну не знаю, я в Майами не был, хотя в Штатах бывал несколько раз. Злорадства по отношению к Олегу не испытываю. По Сорокину — с точки зрения девелопера и строителя, Сорокин, конечно, лучший, честно могу сказать. Как он получил объекты — отдельная тема. Но то, что он всё быстро строит, быстро развивает бизнесы — он молодец. Я таких людей больше не знаю.

— Сейчас вместо него на нижегородском рынке укрепились федеральные игроки: Питер, Москва. Вам не обидно, что с городом такое происходит, что местных предпринимателей выдавливают?

— Мне сложно судить, потому что могу многого не знать. По крайней мере, я старался их не допускать. Ко мне приезжал и Балакин, один из застройщиков, который потом обанкротился, приятель Шанцева, — не пустил его. И «Социальная инициатива», которая бросила недострои рядом с Щелоковским хутором, я тоже им отказал. Они тогда через Минобороны мошенническим способом получили земельные участки, построили коробки, а затем бросили.

Я старался оказывать протекцию в первую очередь нижегородцам. Они здесь живут, развиваются, налоги платят. Я был заинтересован как мэр именно в максимальном поступлении налоговых отчислений, поэтому старался дать нашим приоритет. Не всё можно было по закону: я нарывался на множество протестов от прокуроров, на предписания и прочее. Даже когда эти «самоволы» сносил — многие, наверное, помнят эту эпопею со сквером на Бекетова, где сейчас памятник. Там же вообще помойка такая была… На Московском вокзале мы тогда почистили капитально «самоволы», но потом опять они появились.

Достаточно конфликтная ситуация была, когда с площади Минина цветочников убирал. Хотя сейчас они очень довольны: на Белинке цветами торгуют, где мы им построили киоски. На Минина после них вечером такой срач был — коробки, бумажки.

Или кафе «У Фонтана» на Гребном канале, которым брат директора Мытного рынка владел. Мы приезжаем туда с бульдозером, а он: «Ай, Вай!» Говорю: «Слушай, у тебя полный "самовол". Тебе земля не выделена, а ты взял и внаглую построил трехэтажное здание напротив судейской вышки на Гребном канале, назвал его "Кафе у фонтана". У тебя какие документы есть?»

Он ответил: «Я этого кормил, того кормил — мне обещали, что будет документ, а у меня нет». Везде «самоволы» были: Сормово, Мещера, Московский. Я тогда просто вжесткую сносил всех.

— Вам не было грустно вновь идти в Государственную думу? Вы пользовались впечатляющей поддержкой населения.

— Поэтому должность мэра убрали через закон, а не напрямую по выборам. К сожалению, у меня выхода другого не было. Меня никто не спрашивал.

— Но, даже заседая в Госдуме, вы по телефону сказали, что стараетесь в Нижнем Новгороде проводить как можно больше времени.

— Так и есть. Четыре дня в неделю. Я прилетел во вторник вечером только из-за юбилея городской думы. А так у меня стандарт — каждый понедельник улетаю в Москву на работу, в четверг прилетаю.

— Не думали окончательно перебраться в столицу?

— Нет. Я это мог сделать еще в 95-м году. Тот же Бушмин (бывший зампред Совета Федерации Федерального собрания, представитель Нижегородской области в Совете Федерации. — Прим. ред.) после первой Думы пошел работать в правительство, был заместителем руководителя Федеральной налоговой службы, потом заместителем министра финансов, затем в Совете Федерации возглавил бюджетный комитет, а потом стал замом Матвиенко. В принципе, почти все, кто вместе со мной тогда был в первой Думе, осели в Москве на больших должностях.

Я мог стать каким-нибудь замминистра в Правительстве России. Была реальная возможность, но я никогда не рассматривал ее. Никогда не покупал в Москве никакого жилья. Даже когда стали давать служебные квартиры в 90-х депутатам, которые они могли потом приватизировать, я все это время жил в гостинице. Не брал служебное жилье, потому что в гостинице удобнее — белье тебе поменяют, каждый день уборка. Я один жил там, семья всегда в Нижнем была.

Потом уже я получил служебное жилье. Просто в гостиницу, как это было в 90-х, на четыре года никто уже не заселяет. А раньше была альтернатива. Сначала я жил несколько лет в гостинице «Россия», которую снесли, потом в гостинице «Москва», затем ее тоже снесли.

Не имел желания переезжать в Москву. И могу сказать, что у меня к столице особое отношение — мне она не нравится.

— Слишком большой город?

— Нет. Мне не нравится ментальность в Москве, понимаете. У нас свой дух, что ли. Как Шанцев говорил: «Издалека долго течет река Волга». Да, в песне поется про менталитет нижегородцев.

Москва — это перемешанный котел. Она бурлит, живет своей жизнью — не мое, хотя город красивый и ухоженный. Да, я там работаю, приезжаю. В 8 утра убываю на работу, после работы — домой или в спортзал. Вот так три дня отработал — и сразу в Нижний Новгород.

— Люди красят город, а не город людей.

— Люди в Москве разные. Более прагматичные, более циничные, менее душевные. Не мое. Я люблю просто этот город — Нижний Новгород. Мне здесь комфортно, тут всё знаю. Я прежде всего нижегородец. У меня же папа вообще из Курской области — там 80% с моей фамилией на кладбище. А в Нижнем Новгороде с моей фамилией мои усопшие родители, мои дети и бывшие жены. Даже однофамильцев нет.

— Еще один вопрос, связанный со скандалом, причем относительно недавним. Адвокат вашей бывшей жены, Никита Кубасов, летом сделал заявление, якобы вы избили его подзащитную.

— Я даже не комментирую. Как гром среди ясного неба. Следственный комитет всё проверил — экспертиза ничего не выявила. Это из серии очередной грязи и попытки таким образом на меня надавить.

— Получается, он руководствовался личными целями?

— Да нет, он гонорары отрабатывал. Я никогда не лезу в семейные темы, и свои не очень хочу обсуждать. Думаю, что в ближайшее время много чего вытащат благодаря кубасовским методам, но я как-то к этому спокойно отношусь.

— Вы написали ответное обращение председателю Следственного комитета Бастрыкину. Дело сдвинулось с мертвой точки?

— Они написали, что надо обратиться в суд, так как не их дело. Мне не хочется судиться. В свое время пару раз подавал за клевету на телеканал «Волга», привлек их. Наказали, кстати, решением суда. Когда меня «мочили», клеветы было много. Не люблю особо судиться, хоть и адвокат бывший, юрист. Я предпочитаю находить компромиссы и договариваться, но порой приходится.

— В 2014-м вас тоже «мочили». Якобы вы перебрали с алкоголем в самолете и устроили дебош. Что вы можете про это сказать?

— Они же делают имидж на скандалах. Это тема, которая позволила многим массмедиа заявить о себе, вызвать интерес, раскрутиться. В свое время и мы в «СетиНН» «мочили» руководителей городов и области.

Эти ситуации позволяют привлечь внимание зрителей. Ничего личного не было. Причем потом они (издание «Известия». — Прим. ред.) даже кулуарные извинения принесли. Нельзя было феназепам пить. Выпил его, а он оказывается несовместим с алкоголем. Потом врачи сказали, что вообще есть вероятность летальных исходов — нельзя снотворное употреблять с алкоголем. Выпил-то я тогда, кстати, не так уж много. В самолет сел нормально. Что поделать, сам виноват — мой косяк.

— Говоря о «косяках», какие еще ошибки признавали за собой в течение жизни?

— Сложный вопрос, кстати. Если серьезно о нем задуматься — очень сложный.

15-летнему я бы сказал перестать хулиганить. Меня не взяли в девятый класс не из-за учебы, а из-за поведения. Тогда у нас учиться хорошо считалось чем-то зазорным.

Пришлось учиться в ПТУ. Это, конечно, была огромнейшая ошибка, надо было все-таки идти в девятый класс и впоследствии в институт поступать. Слава богу, что уже в 20 лет я одумался и после армии взял себя в руки.

Первый брак. Что самое плохое, счастье жене это не принесло. Семья после армии распалась: я пришел и понял, что мы чужие люди. Я ей, можно сказать, жизнь сломал и себе не устроил. У меня прекраснейшие с ней отношения. Недавно виделись, стараюсь ей помогать, но она даже в нынешних моих сложностях с моей бывшей "судебной" женой говорит: «Вадим, чем тебе помочь?» Я говорю: «Лариса, не надо ничего».

— Ведь вас могли отправить в Афганистан, если бы не были женаты в 18. Во всём плохом есть доля хорошего.

— Наверное, стоит сказать, почему я вообще попал в этот призыв. Я писал заявление отправить меня добровольцем в Афганистан. Нас воспитывали по-другому. Мы были патриотами, после армии в КГБ хотел устроиться, хотел работать на страну, ее защиту и интересы.

Поэтому, может быть, меня и включили в списки тогда именно из-за этого. Мой покойный сосед Андрей вернулся без обеих ног оттуда. Мы верили. Верили в то, что это нужно стране, что это правильно.

— А современное поколение?

— Сейчас нет такого патриотического воспитания. У нас всё было начиная с детского сада. В 88-м Гладышев Сергей Васильевич, будучи первым секретарём райкома партии, меня принимал в члены КПСС. Еще молодым пацаном, потому что я верил и хотел многое сделать для страны.

А сегодня молодежь сформировалась в 90-е, 2000-е — тогда не было патриотического воспитания. Особенно в 90-е годы. Мечта какая была у людей? Барменами стать, потом там в двухтысячных — менеджерами. Сам «фон» был про отсутствие патриотизма. Сейчас чуть ли не каждый год говорят, что мы ищем национальную идею, которую никто так найти и не может.

— А как же «Разговоры о важном» в школах и поднятие флага?

— Я не вижу серьезного подхода к этой теме, потому что это начинается даже не с детского сада, это начинается во многом с семьи. С общей атмосферы, в которой мы живем. Если у нас в качестве героев какие-то миллиардеры, которые в большинстве своем, мягко сказать, жулики и воры — они и являются идолами.

О каком патриотизме можно говорить, если у нас на полном серьезе обсуждается, у кого какие мегаяхты? Кто у нас были герои? Обычные люди: сталевары, космонавты, герои соцтруда, токари. А сейчас кто у нас герой? Я не имею в виду СВО, вот просто в обычной жизни. Кто у нас герой?

— Илон Маск — о нем очень любят писать.

— Кстати, он мне импонирует. Такой отмороженный и интересный. Но герои-то у нас другие. Ротенберг, Вексельберг, еще кто-нибудь. Ну извините. В халяву получить народное достояние и быть от этого крутым — ну такое. Я с большим уважением могу относиться к тому же Дурову. Что бы ни говорили, он сам всё придумал, сам раскрутил.

Даже если наших бизнесменов взять — «Спар», Альберт Гусев. Или Михаил Жижин, который начинал рубщиком мяса на Канавинском рынке. Мама и папа не помогали. Другие набрали халявных денег и купили себе сети.

— Сейчас эта ситуация стабилизируется. Бурные 90-е прошли, невнятные нулевые тоже. Проще стало работать?

— Сейчас стало проще, потому что санкции сыграли нам в пользу. Многие стали возрождать собственное производство и вкладывать в реальный сектор. Не потому, что они захотели. У них выхода нет. Санкции — ничего не завезешь и не купишь, а если и завезешь, то по серой схеме и по бешеным деньгам. Стало выгодно развивать свое производство. Вот здесь санкции сыграли нам в плюс. За эти годы фактически по сельскому хозяйству мы вышли не только на самообеспечение, но и во многом на экспортирование. А в 90-е годы были «ножки Буша».

Сейчас начинаем заново восстанавливать и возрождать то, что потеряли тогда. Конечно, еще нужно много времени, чтобы возродить радиоэлектронику — «Лазурь», например, давным-давно брошен. Телевизоры производил «Нител» — если бы не бурные 90-е, они спокойно могли бы перейти на те же самые жидкокристаллические экраны. Тогда это было невыгодно, выгоднее было всё завозить.

Есть, конечно, высокотехнологическая оборонка, которую мы очень долго еще произвести не сможем. Здесь нужна международная кооперация, даже по медицинскому оборудованию — например, МРТ. Мы слишком сильно отстали, и я не верю, что в ближайшие десятилетия у нас появятся аналоги.

Всё своими силами не произведешь. Да и, наверное, не надо. Санкции сегодня нас очень сильно подстегивают, как минимум по первоочередным потребностям. Те же самые телевизоры уже сами начали производить, пусть не всегда из своих комплектующих, но тем не менее.

А в 90-е мы за рубеж — лес, а назад — из него же мебель. Может быть, другого выхода тогда не было? Выход-то был, но власти не было, чтобы всё просчитать на будущее. Защитить рынок можно было всегда.

— А управленцев, кто мог бы дело сохранить, не было?

— Почему? Тогда еще так называемые были «красные директора». Им не давали возможностей, не давали заказов. Даже если они что-то производили, в то время чиновники предпочитали по тройной цене закупить за рубежом и получить откаты, а не закупать российскую продукцию. Это же факт.

Умышленно-неумышленно гробили собственное производство, особенно в машиностроении и приборостроении. Те же самые осциллографы, которые были одними из лучших в Советском Союзе, стали закупать за рубежом, хотя у нас их производили в больших объемах.

Те же самые кристаллы наш НИР выращивал в своих чистых цехах. Я же там был, всё это прошел. У него было тяжелое время. Да, можно приводить множество примеров, которые или умышленно, или по глупости загубили, что могло бы тогда стабилизировать ситуацию.

Сейчас промышленность восстанавливается. Может быть, если бы не санкции, мы никогда бы к ним не вернулись. Но здесь и обратная сторона. Всё-таки международная кооперация сейчас во многом отсутствует, а ведь она тоже нужна. Мы живем в глобальном мире, и все эти, на мой взгляд, абсолютно дурацкие санкции вредят не только нам, они вредят всем. В первую очередь тем, кто их принимает, в Европе.

Вот общался с людьми, кто буквально недавно приехал, был в Европе. Там нет негатива на бытовом уровне. Украинцы, россияне, британцы, казахи. Вообще нет бытовых конфликтов. У меня няня с детьми в прошлом году была два месяца в Испании. На пляже, в торговом центре, в магазине продуктовом — нет конфликтов. Огромное количество с Украины беженцев — ну нет.

Именно политическая прослойка нагнетает ситуацию. А обычным людям не то что все равно, для многих это огромнейший ущерб в бизнесе. Сельскохозяйственные забастовки в Европе, Финляндии, сокращение рабочих мест. Люди понимают прекрасно, что ни желания, ни возможности, ни мыслей воевать с Европой у России нет.

Но там же нагнетают, что после Украины Россия нападет на Польшу, на Финляндию. Да на фиг они нужны? По большому счету зачем? Для меня, как человека, выросшего в Советском Союзе, это очень неприятно. Я никогда не разделял украинцев, русских, белорусов на какие-то разные этнические группы. Я всегда считал, что это всё условности, что мы как единая нация, единый народ — как родные братья. Ну начнем с того, что моя родная тетка вообще в Луганске. Мои двоюродные сестры тоже. Причем на Украине их мировоззрение поменялось со страшной силой.

— Финальный вопрос. Оказавшись перед собой 18-летним, что бы вы сказали тому Вадиму Булавинову?

— Что бы я посоветовал себе 18-летнему… Вспомнил! «Не вздумай в восемнадцать жениться». Мне мама об этом говорила. В своем возрасте я понимаю: это было слишком рано. Еще и папа говорил всегда, что до 27 лет не надо принимать таких решений. А я никого не послушал.