История одной новогодней ночи в роддоме

31 декабря - это один из самых сумасшедших дней в роддоме. Во-первых, часть пациенток патологии беременных выписываются, и всю первую половину дня бегаешь по этажу и оформляешь выписки, крестясь в душе, чтобы ничего с тетеньками за праздники не случилось. Во-вторых, в этот же день осуществляется одна из самых больших выписок из послеродового отделения, поэтому периодически приходится выбегать вниз, принимать "приятное" из рук счастливых пап и мам. В промежутках два раза успеваю сходить в операционную...

К 14.30, выпив на бегу 50 грамм шампанского и спрятав за щеку тщательно нарубленный клиническими ординаторами оливье, приземлилась, наконец, на твердый диван-кушетку и, позевывая, начала перебирать в голове: что бы такого успеть попросить под бой курантов… Открывается дверь ординаторской и с заговорческим, но недобрым видом появляется главный врач. Он выясняет, как я себя чувствую, как чувствуют себя мои родственники, и я понимаю, что дело пахнет керосином.

Через 5 минут он сообщает, что друзья реаниматологи в дружественной нам больнице продолжают бороться за жизнь вчерашней 16-летней девочки, которая чуть не умерла от домашних родов, но мы ее спасли, а вот ребенка – нет. Но теперь у нее отказывают один орган за другим: почки-печень-легкие... И друзья-реаниматологи очень хотят завтра в 11 утра видеть друзей-акушеров на совместный консилиум: удалять все же матку или сохранить, рискуя остальными органами и ее жизнью, но подарив надежду когда-нибудь стать матерью ребенка не от 17-летнего паренька-соседа, а порядочного взрослого мужчины. Поскольку спасали мы ее с главным врачом вместе, то я понимаю, что ехать после дежурства надо. Но он не уходит, потирая обросший за трое суток, проведенных в роддоме, подбородок. И я тяжело вздыхаю, понимая, что самая главная новость меня ждет впереди.

И точно! Друзья акушеры доблестного дальнего северного района нашей прекрасной области в течение недели лечили безуспешно гестоз у девочки то ли 17, то ли 18 лет, а теперь у нее болит голова и понывает живот. Но анестезиолог ушел в преждевременный отпуск по известной болезни, и оперировать девочку там нельзя. И 31 декабря в 14.00 эту девочку погрузили на машину и повезли в Нижний. И аккурат часов 10 вечера ее доставят к нам. Сценарий понятен - к полуночи надо ожидать спасение ее жизни путем кесарева сечения и попытку вытянуть с того света глубоко недоношенного малыша…

В родилке тишина - плохой признак. Значит, придут позже, когда напробуются салатиков. Пока совершаю рейд по местной реанимации, принимаю дежурство у всех врачей.

К 17.00, наконец-то, не раскладывая постель, вытягиваю ноги на кушетке. Второй и совсем юный третий врач спорят о приготовлении оливье, потом переходят на обсуждение платья - у молодого врача после Рождества будет свадьба. Ее веселое щебетание прерывает телефонный звонок: ждет одна из палат беременных, там три женщины хотят рожать. Через 20 минут раздается звонок из приемного покоя, и второй врач исчезает. Что же такого загадать в Новый год? Перебираю в голове желания...

В 19.00 возвращается молодая врач. Двоих из трех она переводит, а на другом этаже забеспокоилась женщина на плановое кесарево сечение (хотела оперироваться 5 января, но ребенок решил по-другому). Иду ее смотреть сама. Посмотреть и поговорить. Женщина хочет родить в новом году, да и понятно: с нового года вводят материнский капитал, а у нее рождается третий ребенок. Смотрю внутрь - до утра не дотерпит, но часов 6-7 еще точно есть. Ей тужиться нельзя, а схватки она соглашается мужественно терпеть до нового года. Назначаю снотворное.

По дороге назад встречаю акушерку из послеродового отделения. Там три женщины температурят, и одна после родов утром не может встать из-за сильной боли внутри. Подхожу. Пульс, давление, хмурюсь... перчатки...

В родовую! Срочно анестезиолога! Грохотание каталки по роддому. Быстрое, как в западных фильмах про больницу, приготовление к ушиванию гематомы влагалища - и откуда она тут взялась?! И разрывов в родах не было! Но акушерство, что "камаз" с 20 прицепами, неизвестно куда занесет…

Через 5 минут уже все готово. Ждем только анестезиолога, вальяжно набирающего наркотик и постукивающего пальцем по ампуле. Я знаю, это они специально так делают, чтобы у хирурга чуть-чуть спало напряжение и кровь от сердца снова прилила к голове.

Через час, расставшись с окровавленным халатом, бахилами и даже нижним бельем, выхожу из душа, где меня встречает восторженная молодая доктор словами:

- Привезли, из...

Ну, ту девочку, из северных широт. Первая мысль - довезли. Вторая - успеем ли мы?

В приемном покое на меня обращены три пары испуганных глаз и сердитый пучок акушерки, заводящей историю. Сначала - доктор, которая привезла пациентку, моя ученица, три года стажа. С 15.00 я все собиралась с мыслями, чтобы отругать ее на чем свет стоит, что запустила в своей тьме тараканьей пациентку, а теперь мне расхлебывать в ночи веселого новогодья! Но я перевожу взгляд на вторую пару глаз и понимаю, что доктор там бы просто не справилась.

- Ну как доехали? - спрашиваю я, стараясь смягчить голос. - Все в порядке? Судорог не было?

- Все в порядке, у нее даже голова прошла, - чуть слышно отвечает мне доктор, как на уроке. Она была хорошей студенткой, но немного робкой и застенчивой. И зачем пошла в акушерство? Тут надо быть другой.

Беру эпикриз, написанный ровным красивым почерком - еще не успел испортиться. Читаю первые несколько строк. Улыбаюсь про себя. А может и, ничего, подрастет, заматереет. Лечила она ее неплохо, даже очень, но, видимо, случай тяжелый...

Пациентка... Девочка 15 (!) лет. История до боли знакомая: первая беременность, скрывала, сказала всего 3 недели назад. Животик совсем маленький, а сама девчонка - пухлая, с мелкими чертами лица, прозрачными серыми глазами и чуть рыжеватыми тонкими волосами, бледная и отечная, словно в нее бочку воды закачали. Facies eclampticus, вспоминается мне латынь...

- Как ты себя чувствуешь, дочь?

- Хорошо.

Они всегда так говорят, а потом падают в припадке судорог и уходят в кому.

Третья пара глаз - мама, моя ровесница, испуганная, едва сдерживающая слезы. Пока девочку переодевает санитарка, разговариваю с мамой. Она рассказывает свою версию деревенской истории любви двух подростков, потом все же плачет и шепчет:

- Доктор, спасите мою дочь!

А что еще может сказать мама… Я слегка сжимаю ее плечо и отвечаю:

- Мы сделаем все возможное!

Дальше все стандартно – реанимация, куча мониторов, катетеры, капельница, аппарат КТГ, анализы. Смотрю, оцениваю – может потянуть день-два для малыша, а может и не надо – уж больно риск велик. Звоню врачу–УЗИ, она живет в 5 минутах от роддома, но времени почти 22 часа и она сидит за праздничным столом! И все же она приезжает, смотрит на УЗИ, а малыш, несмотря на крошечные размеры матки, вроде даже ничего и может еще пожить 2-3 дня. А эти 2-3 дня нам нужны как воздух. Минут 20 просто сижу над историей, глядя на задремавшую девочку и показания мониторов – надо принимать решение… Ладно, риску, полечу хотя бы несколько часов, а там видно будет.

В родилке из 15 боксов – 8 занято. И когда успели! Акушерки сердито бубнят что-то себе под нос. Одна из них предлагает половину женщин усыпить до утра, а вторую половину побыстрей родить и встретить Новый год.

Я понимаю, почему они бурчат. Они тоже люди, со своими путевыми и непутевыми мужьями, больными, но все еще бодрыми или совсем лежачими родителями, со взрослыми или маленькими детьми. Им тоже хочется в последние минуты перед Новым годом сосредоточиться и подумать, что бы загадать под звон курантов. И я их не виню за этот бубнеж.

Вникнув в истории, принимаю решение оставить все как есть. Пусть рожают своим чередом, хотя праздник можем и не успеть встретить. Те девчонки, что на подходе, повторки, а с Нового года – материнский капитал.

- Если хотите шампанского и материнского капитала, терпим до Нового года! - объявляю веселым голосом.

Из боксов раздается дружное пыхтение и частое дыхание. «Вот и договорились!» - потираю я руки. Акушерки недоверчиво смотрят на меня, но улыбаются.

В кармане звонит сотовый – одна из коллег: сейчас приедет ее девочка – первые роды, а доктор уехала за город – просит любить ее девочку. Полюбим! Нам уже никуда не ехать, да и вечер перестает быть томным! Звонок городского: «Т.В., это вас из реанимации больницы…» Сердце ёкает… Там поднялась температура, а почки так и не работают, и легкие не дышат толком. Придется удалить матку… Черт!

Тяжкие мысли перебивает запах мандаринов и салатов: в комнате персонала санитарочки ведут последние приготовления к Новому году, сервируя стол. Где-то там и моя селедка под шубой, которую я вчера поздней ночью мастерила, приехав из реанимации дружественной нам больницы. Проходя мимо телевизора, краем глаза вижу кадры из «Иронии судьбы». Настроение становится почти новогодним. Что же такого загадать?

Устраиваясь на диванчике перед экраном и, в 401-й раз переживая за Ипполита, начинаю перебирать все, что нужно успеть загадать. Мысли с трудом концентрируются, но все же, надо загадать: во-первых, чтобы все были здоровы; во-вторых, чтобы…

- Т.В., приехала платная девочка с мужем от М.А.! – прерывает мои мысли. - Очень всем недовольна и возмущается, что к ней не приедет МА.

Вздыхаю и иду в бокс к вновь поступившей паре. Холеная женщина, лет 30-32, с аккуратным животом, хорошим тазом и красивым лицом, отказывается одевать нашу выцветшую от бесконечной стирки рубашку. Муж слегка испуган и смущен поведением жены. Я улыбаюсь, начинаю разговор с поздравления с наступающим.

Ох уж эти платные беременные! Я их понимаю: они долго выбирают врача, присматриваются, договариваются… И когда врач не приезжает – разочарование и даже злость. Это нормальное состояние. Но все люди. У всех могут быть неотложные дела, болезни, болезни детей, просто три бессонные ночи подряд… Но в состоянии аффекта не все способны это понять.

Переоделась – уговорили.

- У вас все отлично! Вы хорошо родите, - сообщаю я паре. – Не портите себе такое незабываемое событие в своей жизни! Мы с удовольствием примем у вас роды, а может и М.А. успеет приехать к утру.

Довольны! Улыбаются. М.А. так и не успела. Но женщина успокоилась и оставшуюся часть родов покорно прыгала на мяче и дышала, а муж пристроился позади и растирал ей спину.

- Т.В., 10 минут осталось! Пойдемте! - акушерка дергает меня за халат.

Мы идем в комнату персонала, там накрыты столы, они ломятся от яств! И моя селедка под шубой. Торжественно открывается морозилка и достается бутылка шампанского. Она разливается на всех присутствующих и даже на рожениц, поэтому получается совсем по чуть-чуть. И вот уже президент рассказывает, как, оказывается, мы хорошо прожили этот год и как в будущем году будем жить еще лучше. Все собираются с мыслями, чтобы загадать желания. Где-то далеко появляется сирена скорой помощи. Она неумолимо приближается к роддому. Бьют куранты.

- Пусть все будут здоровы! - начинаю перечислять я под звон фужеров, и почему-то перед глазами возникают лица двух девочек: одной - из нашей реанимации, а другой - из реанимации дружественной нам больницы…

Но сирена заглушает все мысли: скорая встает прямо под нашими окнами, хлопанье дверей, крики, знакомое причитание рожающей и почти тут же телефонный звонок из приемного дополняется звуками гимна РФ.

Глотнув шампанского и заложив за щеку ложку оливье, бегу вниз, в приемный покой. Картина маслом: на кушетке в каких-то пестрых одеждах лежит совсем маленькая смуглая женщина и кричит, акушерка и санитарка стаскивают с нее эти лохмотья, вдоль противоположной стены стоят гардеробщица, охранница, мама «северной» девочки, ее шофер, доктор – моя бывшая ученица, а также санитар и фельдшер скорой помощи, привезшие роженицу. Я успеваю помыть руки, натянуть перчатки и проглотить оливье, который встает комком на половине пути.

- Как тебя зовут?

Женщина кричит, не отвечает на вопрос и продолжает тужиться.

- Она по-русски не понимает – таджичка. У нее дома 7 детей. Это восьмые роды, - отвечает сзади фельдшер. - Муж ее велел: как родит, домой привезти, а то последнего она покормить грудью не успела. Он орет дурью.

Через пару минут мне в руки рождается скользкий смуглый, как мама, мальчик, весь покрытый мелкими черными волосками, сморщенный и горлопанящий так, как кричат только дети, рожденные в огромной семье – чтобы их услышали, видно. Женщина приходит в себя. И при виде сына начинает радостно кричать, размахивать руками, хлопать в ладоши.

- У нее 7 дочек, а это первый сын, - поясняет фельдшер.

- Время рождения - 00.05, - объявляю я. – С Новым годом! Налейте всем присутствующим! И ей налейте, - показываю на родильницу. – У нее двойной праздник.

Прибегает акушерка из второго отделения, обрабатывает малыша, пока мы рожаем послед. Подтягивается педиатр, пропахшая мандаринами.

- Ну, вот и Новый Год наступил, - говорит она, весело осматривая младенца. - Здоровый парень! Значит, и год хороший будет.

Родильницу и ее сына увозят с холодом на пузе во второе отделение. Я сажусь писать историю родов и краем глаза вижу компанию, собравшуюся у противоположной стены. Они больше похожи на барельефы, чем на людей – так вжались и так бледны. И у каждого в руке по фужеру с невыпитым шампанским. Меня разбирает смех.

- С Новым годом, дорогие товарищи!

Народ молча, как на поминках, опрокидывает шампанское, словно водку.

Вернувшись в родилку около часа ночи, попадаю в горячий цех: роды следуют одни за другими. Мы с молодым доктором бегаем из бокса в бокс, потому что второй доктор в одиночестве трудится во втором отделении – там тоже запарка.

К 3.00 присаживаюсь на 10 минут, чтобы написать, наконец, истории родов. Но тут пробуждается усыпленная мной с вечера беременная на плановое кесарево сечение, и уже понятно, что ее надо срочно оперировать. Через 30 минут стоим с третьим врачом в операционной, пропахшей соленой красной рыбой; появляется педиатр, пропахшая мандаринами. И все бы хорошо, но в середине операции влетает вторая врач со словами, что у нее острая гипоксия плода и надо срочно оперировать в параллельной операционной.

Акушерская ночь набирает обороты. Под взрывы петард и крики, доносящиеся с улицы, громыхая биксами с инструментами, вторая операционная бригада во главе с анестезиологом, педиатром и молодым врачом убегают вниз. А я остаюсь в относительной тишине с операционной сестрой и анестезисткой в пьянящих запахах новогодней ночи доделывать операцию. Через 20 минут я уже внизу – помогаю педиатру раздышать обмазанного густой зеленью грязных вод новорожденного в асфиксии. Появляется дыхание, тельце трепещет и под слоем зелени розовеет кожица.

Поднимаюсь в верхнюю родовую, а там платная женщина от М.А. уже на столе и головка ее малыша почти родилась. Через пять минут еще один человечек ищет жадными губенками грудь и толкается скользкими пяточками, пытаясь ползти по маминому животу. Я улыбаюсь и спрашиваю:

- Как вы себя чувствуете?

- Как в раю! - отвечает счастливая мама. - Спасибо!

6.30 утра. Скоро сдавать смену. Хотя нет, сегодня придут позже. 1 января очень тяжело добраться до работы утром. Значит, можно спокойно писать истории.

Третий доктор спит в обнимку с журналом свадебной моды, вторая врач потерялась где-то в недрах второго отделения. А я сижу в ординаторской и прислушиваюсь к звукам аппарата КТГ, поставленного в реанимации. Вроде, сердечко работает, потянет еще, и анализы позволяют.

В 9.30 появляется смена. Веселые и счастливые они окидывают взглядом нас, понимая, что мы вернулись с войны. Несмотря на усталость, мы все вместе садимся снова за стол и с аппетитом закидываем в пустые урчащие желудки оливье с конфетами, селедку с мандаринами, запивая томатным соком пополам с кока-колой.

В 10.30 приезжает главный врач, и мы едем в дружественную больницу, предварительно попрощавшись с девочкой в нашей реанимации.

- Может, еще дождешься меня! - говорю я ей напоследок.

В реанимации дружественной нам больницы нас уже ждали. Оказалось, что к утру температура спала, заработали почки и легкие стали лучше, да и печень перестала совсем уж погибать. Вот что значит молодой организм! Решили не оперировать, подождать еще. И правильно. Через пару недель девочка поправилась и была выписана домой. И у нее будут еще дети, и она будет еще счастлива! "Ведь это же Новый год и в этот праздник случаются чудеса", – думала я, погружаясь в 15.00 в мягкую пахнущую альпийской свежестью ариэля или тайда постель под грохот пластмассового грузовика, подаренного сыну Дедом Морозом. Запрятав сотовый под груду подушек, закрыла глаза:

- Пусть все будут… Нет, надо положить телефон поближе – вдруг кому-то понадоблюсь. Пусть все будут здоровы!

Marionne/NN.RU