О морально устаревшей власти

В воскресенье на Западе умер диссидент и поэт Вацлав Гавел, поставивший в центр своей политической программы такое неконвертируемое понятие, как «совесть». Он писал в начале 80-х: «Я выступаю за политику как практическую мораль, как служение истине, как по существу человеческую и измеримую человеческими мерками заботу о наших собратьях. Да, этот подход в нашем мире является крайне непрактичным и с трудом применим к повседневной жизни. Но я не вижу лучшей альтернативы».

В «Южном парке» есть эпизод, в котором выясняется, что Земля — это межгалактическое телешоу, теряющее популярность из-за самоповторов.С этим можно поспорить. Например, в минувшие выходные над сценарием явно работал какой-то любитель парадоксов. С разницей в день умерли люди, представлявшие два полюса политики. На Востоке — династический тиран-параноик, державший народ в страхе и подчинении. Венцом трудов Ким Чен Ира стала доктрина «сонгун». Это труднопереводимое слово означает что-то страшно воинственное, вроде «винтовка решает все» (ну, или «винтовка — это праздник», если переводить совсем уж литературно)Российские руководители отправили соболезнования сыну тирана и проигнорировали смерть Гавела. Дело не в кровожадности нашей власти. По сравнению с Северной Кореей любой режим будет выглядеть травоядным. Тут скорее вопрос моральный. Совесть противоречит макиавеллиевской традиции и геббельсовским технологиям, что делает ее практически несовместимой с так называемой реальной политикой, которую Гавел презрительно называл «политиканством». «Политиканство не имеет ничего общего с политикой, — писал Гавел, — первое хотя и может подменить последнюю, однако плоды подобной деятельности будут недолговечными. И уж точно мир от этого не изменится к лучшему». Возможно, на коротких виражах приверженность совести выглядит наивно и даже неумно. Но на длинной дистанции совесть — единственная работающая истина.Носителей этого нравственного чувства наша власть отчего-то не переносит. Прошлой осенью почти скандально выглядело показное равнодушие государства к 100-летней годовщине со дня смерти Льва Толстого. 150 лет Чехову отмечали, Медведев даже в Таганрог приехал, сказал дежурные слова про «величайшего писателя», а про годовщину Толстого — ни слова. Думаю, Чехов для власти был безобиден со своим смиренным «Надо жить, надо жить», ну, то есть кесарю — кесарево, а мы лучше обнимемся и поплачем. Толстой же был бунтарем, перешагнувшим ту критическую черту, «где кончается искусство, и дышат почва и судьба». Он всегда начинал с себя, пытаясь первым показать нравственный пример. Его беспокойная совесть кричала: «Не могу молчать!» – когда пачками казнили революционеров. Она же привела Толстого к крамольным мыслям о никчемности большинства социальных институтов: церкви, государства и даже семьи. Толстой — вечный диссидент: его идеи всегда будут слишком смелыми для того, чтобы стать общепринятыми. На фоне этого титана поражает мелочное злопамятство нынешних власть имущих, хоть и церковь уже не та, и государство успело за эти годы три раза поменяться, а все равно боятся и ненавидят великого Льва. Скорее всего, из тех же ничтожных соображений не выразили соболезнований и народу Чехии — Гавел, как известно, запорол Путину наклевывавшуюся «Квадригу».Думаю, немногие заметили, что в этом году исполнилось 90 лет со дня рождения еще одного великого диссидента — Андрея Сахарова. Гениальный физик, отказавшись от всех номенклатурных привилегий (а заодно и от накоплений — огромные по тем временам 140 тысяч рублей перечислил в Красный Крест и на строительство онкоцентра), посвятил жизнь борьбе с несправедливостью Советского государства. Сахарова не зря называли «совестью нации». Когда он умер, оказалось, что другого гуманиста такой величины в нашем обществе нет и не предвидится. Так и живем двадцать лет без

нравственного ориентира, как-то даже привыкли. Никто на вакантное место особо и не претендует.Никаких торжественных мероприятий по поводу юбилея «совести нации», разумеется, не было — вечер памяти в негосударственном Сахаровском центре не в счет. Зато были потрачены огромные бюджетные деньги на митинг движения «Наши», прошедший за месяц до юбилея на проспекте Сахарова. 50 тысяч юношей и девушек из условного Иванова свезли поддержать в сотый раз объявленную Путиным кампанию по борьбе с коррупцией. Москвичам тот день запомнился чудовищными пробками — ради никому не нужного маскарада перекрыли пол-Москвы. Тогда весь рунет впервые узнал об интеллектуальном уровне несчастных малолетних, растленных сотрудниками Администрации Президента. Видеоактивист Kamikadze_d выложил ролик, в котором спрашивал подростков, кто такой академик Сахаров. Все помнят это видео. Ответы были примерно такие: «Не знаю... Наверное, это тот, кто изобрел сахар?»И это ужасный позор для страны. В новейшей российской истории не так много праведников, чтобы дети не знали их имен. Впрочем, неудивительно, что про Сахарова не рассказывают в школах. Если народ тогда еще Чехословакии избрал президентом бывшего диссидента, то у нас к власти пришли те самые люди, что душили инакомыслие в зародыше. Что уж говорить про тех семерых, что вышли в августе 68-го на Красную площадь протестовать против ввода танков в Прагу. Боюсь, их имена известны единицам, хотя искупительная жертва именно этих людей позволила тогда чехам грустно пошутить: «У нас теперь есть как минимум семь причин не ненавидеть русских».Толстой, Сахаров, Гавел — великие гуманисты XX века, верившие в возможность ненасильственной нравственной эволюции человечества. Но современные российские лидеры предпочитают солидаризироваться с восточными деспотами. Им ближе взгляд на общество как на тупое стадо, которое без сильной руки поводыря немедленно сбросится с обрыва. Они не хотят понять, что народ, как и отдельные личности, способен как к деградации, так и к духовному росту. И если гражданское общество, несомненно, сейчас растет, то система — деградирует. Мизантропия больше не работает. Советский диссидент Андрей Амальрик писал о допрашивавших его чекистах: «Те, кто верит только в дурное в человеке, — а это установка КГБ, — в известной степени так же наивны, как и те, кто верит только в доброе, на этом я и надеялся сыграть». Надеюсь, на этом удастся сыграть в этот раз и нам.История с двумя политиками, почти одновременно отправившимися на тот свет (впрочем, уверен, там их разведут по разным помещениям), особенно наглядно продемонстрировала духовное убожество наших национальных лидеров. Они так и не выросли из циничных 70—90-х. Какие только названия не придумывали путинской эпохе: монетократия, цивилизация углеводородов, элита утилизации — все они про вороватую чичиковскую копейку. Деньги заменили государственную идеологию. Нет ни народников, ни державников, но есть твердая уверенность, что «бабло побеждает зло». Страной правят Чичиковы — не слишком худые и не слишком толстые, не злодеи и не герои, прагматичные «господа средней руки», для которых государство — способ личного обогащения. Вспомните, как начинал Чичиков: какие-то махинации на таможне, там и первый капитал сколотил, так бы и процветал, но с новой крышей не договорился. Типичная биография чиновников путинского призыва. Они понимают толк в преумножении «копеечки», но ничего не знают про совесть. Скучные и плоские, как денежная банкнота, вдобавок и менеджеры неэффективные. Не очень понятно, зачем они нам. Впереди еще шесть лет, а уже челюсти сводит от одного их вида. Так быть не должно: огромную Россию возглавляют люди с психологией мелких бухгалтеров, дорвавшихся до халявных денег. Это какое-то чудовищное несовпадение масштабов.Но время развивается по спирали. Кажется, мы входим на качественно новом витке в фазу романтических шестидесятых и восьмидесятых, когда

людей интересует не только колбаса, но и, не смейтесь, духовные ценности. Этот запрос нынешние лидеры государства удовлетворить категорически не могут. Троица диссидентов, которым власть выразила свое презрение, как раз олицетворяет все то, чего ей не хватает: честности и убеждений. И в этом контексте митинг на проспекте имени академика Сахарова приобретает символический смысл. Именно отсюда должна начаться эпоха, в которой голос совести снова будет слышен.