«Большинство групп, толпами вступавшие в Горьковский рок-клуб, были невыносимым шлаком»

Не так давно на Нижне-Волжской набережной отгремел очередной фестиваль «Рок чистой воды», организованный его бессменным подвижником, а ранее руководителем Горьковского рок-клуба Игорем Крупиным. Дебютант фестиваля Сергей Данюшин, участник группы «Скрепы», открывшей фестиваль, попробовал себя в жанре интервьюера и расспросил Игоря Крупина «за старый рок»: почему Горьковский рок-клуб не стал таким заметным явлением, как Свердловский, хотел ли Игорь сам стать музыкантом и каковы были его взаимоотношения с КГБ и комсомолом во времена позднего СССР.

— Почему Горьковский рок-клуб не стал таким заметным явлением, как Свердловский? Будучи совсем ещё школьником, мерзким и дотошным, я, помнится, пошёл на концерт «Хронопа» в ДК Свердлова и в коридоре задал этот вопрос Демидову. Вадим ответил честно и лаконично: «Недотусовались». Ваша версия?

— Мне кажется, дело ещё и в том, что почти не было музыкантов с харизмой. Алексей Полковник Хрынов разве что. Но он не создал ничего уникального в плане музыки — это был человек тусовки. Чиж (Сергей Чиграков) быстренько свалил в Харьков, ему никогда Горьковский рок-клуб не был интересен. Если бы мода на хеви-металл оказалась более устойчивой, как, например, в Финляндии, мы могли бы получить реальную звезду — «Группу продлённого дня» с Чижом. Но хеви-металл по большому счету так и остался в России нишевой музыкой. Чиж это понял и вовремя выбрал другой путь. Был такой очень харизматичный Илья Похлёбкин из «Нечистой силы». Но пьянство, лень и тараканы… «Хроноп», как я уже неоднократно говорил, — моя любимая нижегородская группа. Они идеальны, глубоки и музыкальны, но Вадим Демидов, сам понимаешь… интеллигент без огня. А вообще я сейчас неприятную вещь скажу, но большинство групп, толпами вступавшие тогда в Горьковский рок-клуб, были невыносимым шлаком. Невнятные эпигоны либо Deep Purple, Pink Floyd, Yes, Genesis и далее по списку, либо питерского рока.

Тошняк жуткий был на прослушиваниях. Каждый второй хотел быть Гребенщиковым. Даже не Цоем, а именно почему-то Гребенщиковым. Жуткий провинциализм, да простят меня все эти люди. Даже когда я привозил группы, скажем так, не первого эшелона, например «Младших братьев» или «Петлю Нестерова», нижегородцы в массе своей на их фоне выглядели бледно. На наших почти не ходили, приходилось их в разогрев или в фестиваль вставлять. Плюс ужасно вторичный материал. Ну хоть бы кто-нибудь что-то интересное или хотя бы актуальное играл в Горьком. Нет! Унылый хард-рок и не менее унылый мейнстрим. Потом немного панк, но это от неумения и нежелания музицировать и включать фантазию.

Плюс ко вторичности материала ещё и вялая подача. Люди играют громкую заводную музыку и при этом стоят навытяжку, как в, прости господи, хоре Александрова. И с этим бесполезно было работать, у наших горьковских музыкантов драйв не в крови. До сих пор, надо надо сказать, многие этим грешат. Мне это так видится. Я не верю, что не было потенциальных звёзд, но раскрыться им не было суждено. Провинциализм, зажатость, закрытый город, много факторов.

— Так ли велики были ужасы адептов рока в советские времена, как их описывают сейчас? Вам грозили какими-то вещами типа увольнения с работы, исключением из комсомола (если вы там состояли) и так далее? У вас был куратор из КГБ?

— Горьковский рок-клуб (как и многие другие) — это было скорее веление времени и попытка власти как-то контролировать все эти неприятные для позднего СССР тенденции. То есть это был компромисс. Молодых и недовольных практичнее было держать в одном месте. И так получилось, что с самого начала у нас была определённая финансовая независимость и возможность устраивать концерты и фестивали в ДК Орджоникидзе. А потом и по всему городу. Не обошлось, естественно, без курьёзов. В 87 году я привёз в Горький группу «Телевизор». С провокационной по тем временам песней «Твой папа — фашист». Концерт состоялся в ДК УВД, ни больше ни меньше. Понятно, что после мне вход в этот ДК был закрыт. Но не более того — серьёзных неприятностей не случилось.

Кураторов от КГБ у рок-клуба не было. Понятно, что наверняка были, скажем так, осведомители. Но именно в Горьковском рок-клубе не было каких-то уж особо политизированных групп. Концерт Егора Летова и «Гражданской обороны» не мы делали. И вот его компетентные органы, похоже, проворонили. А вообще в конце 80-х власти было уже не до рокеров — всё и без того трещало по швам. В первые годы существования рок-клуба была цензура текстов, обязательные литовки и утверждение репертуара. Где-то до 88-го. Занимались этим комсюки из горкома и обкома комсомола — Миша и Галя, фамилий не вспомню. Не очень приятные были люди, поэтому, когда они из нашей жизни исчезли, никто сильно не расстроился. Не знаю, где они сейчас, — наверное, бизнесом занимаются, как и положено настоящим пламенным комсомольцам.

— Комсомольская закваска-то никуда не делась, уверяю вас. «Скрепы» тут вроде бы должны в конце лета играть на молодёжном фестивале, так организаторы (а это такие щекастые мамкины мажоры — все как один) потребовали залитовать тексты. Видимо, чтобы как-то самих себя убедить в собственной же значимости.

— Не сказать, что я сильно удивлён.

— Как получилось, что вы стали организатором, а не музыкантом? Неужели никогда не пытались собрать свою группу? Ведь странно представить молодого человека, который хочет стать не Джимми Пейджем, а Питером Грантом.

— Нет, никогда я музыкантом стать не хотел. Когда мне было семь лет, бабушка сообщила, что идёт в магазин «Старт» покупать мне пианино. Это был дикий скандал, я заявил, что разобью его в щепки дедушкиным топором, и, похоже, был весьма убедителен. Пианино не купили. Видимо, это и позволило мне искренне любить музыку. Мой двоюродный брат из Риги, ныне покойный, Олег (Алик) Гарбаренко был легендой рижского рок-клуба. Мультиинструменталист из группы «Атональный синдром». Мы почти каждое лето ездили к тётке в гости, и он дарил мне винилы, которые в Горьком было не достать. И с 15 лет я очень серьёзно стал заниматься дискотеками, а с 16 постоянно ходил на Кучу (площадка у магазина «Мелодия» на площади Горького, где собирались неформалы). Видимо, предпринимательская жилка была сильнее потенциальных музыкальных талантов. Когда я, заканчивая школу, работал со взрослыми на дискотеках и получал в месяц рублей 40, плюс от фарцы дисками червончик-два — вот зачем мне становиться музыкантом? Шутка, конечно, но не без доли правды.

Кстати, два года меня прикрывал мой же учитель труда в школе Женя Перлов. Сейчас он живёт в Австралии, так что это не будет содержательным доносом. Он был руководителем дискотеки, настоящим тихушным антисоветчиком и немного барыгой — шмотки, джинсы, дискотеки, сигареты. Его отец прошёл сначала немецкие концлагеря, потом наши лагеря... Одним словом, было за что советскую власть не любить. Но делал он это, как в те времена и было принято, тихо, на кухне со сверстниками. Когда я бывал у него дома, он предпочитал не затрагивать эти темы. И я ему в душу тоже старался не лезть. Мне хватало музыки — от модного в то время диско до Билли Хейли и Beatles. Которых, я, кстати, никогда сильно не любил. Мне всегда больше AC/DC нравились — вот где настоящий драйв. Вот их я регулярно в свою дискотечную программу включал.

— Вы организовали немало концертов. Наверняка были какие-то ЧП и происшествия «из ряда вон». Расскажите, пожалуйста, о самом вопиющем случае, после которого вы боялись раньше времени поседеть или вообще думали завязать.

— ЧП почти состоялось на концерте в ДК Ленина «Чёрного обелиска» и «Шаха». Барьер оркестровой ямы наклонился до критичного угла. Металлюги могли провалиться. Летальный исход 100%. Я в полуобморочном состоянии, директор ДК Миша Хохлов пьёт коньяк и, наверное, молится богу, черту или Ленину. Обошлось. Но больше я там концертов не устраивал. И ещё один раз на фестивале в Казани, где выступал «Хроноп», за нами охотились гопники. Кто помладше, не поймёт, а тогда за серьгу в ухе или джинсовую куртку можно было отгрести в полный рост. Особенно в Казани. И вот тогда все панки и ньювейвовцы, одним словом, все неформалы, одетые не по форме, натурально драпали по улице. Сейчас это смешно вспоминать, а тогда вот ни разу не смешно было.