Национальный вопрос: почему мы друг друга так не любим?

Таксист, почти не глядя в навигатор, вез меня по улицам Москвы. Таксист был из тех, кого принято называть «нерусский», но в столичных развязках он ориентировался ничуть не хуже коренных москвичей. А, может, и лучше.

Их было много за четыре дня моей московской командировки — таксистов, тех самых «нерусских». Странно, мы ведь никогда не скажем «нерусский» про американца. Или про немца. Или про итальянца. Итальянец — он просто итальянец.

А человек с кавказской или среднеазиатской внешностью — нерусский. И все понимают, что слово звучит как-то… как будто вместо «не-» стоит «недо-». Как будто тех, которые «не-», мы не очень-то жалуем.

— Дагестанцы? Ну, у нас бы они лезгинку на улице не танцевали! Это они в Москве тут распоясались! — водитель-калмык до этого полчаса рассказывал, какие хорошие калмыки.

— Держимся ли мы друг за друга? Да конечно, держимся. Ну вы же видите, как тут к нам все относятся. Гнилой город — Москва. Плохо тут, — водитель-дагестанец вздохнул с такой горечью, что захотелось его утешить.

— Да, я из Узбекистана. Семья дома — жена и трое детей. Работаю с утра до ночи — ну а что делать? Как мне спать, когда я знаю, что у них там на мясо денег не хватает? — водитель-узбек говорил спокойно, почти без эмоций.

— Узбеки? Да ничего я хорошего про них не скажу. Продажные они, — водитель-русский (был и такой!) рассказывал о своей жизни в Ташкенте.

Каждый был уверен, что его нация — хорошая. И каждый видел недостатки в представителях других наций.

Мнимые ли они? Наверное, нет. Причем я веду речь и о недостатках, и о достоинствах. Все-таки любой стереотип, любой миф строится на каких-то реальных основаниях. Правда, зачастую эти основания оказываются так далеки от мифа, что даже не можешь понять: как? Ну вот как из вполне логичных посылов могло родиться нечто нелепое, уродливое, но при этом — принимаемое людьми на веру?

Поэтому я не спорю.

Узбеки продажные — ну пусть. Пусть узбеки продажные.

— А вот вы в Ташкенте жили, — спрашиваю водителя, — у вас там друзья-узбеки были?

— Ну были, — отвечает он, пока не чувствуя подвоха.

— Они тоже продажные?

— Ну, друзья-то нормальные! У них же высшее образование, — он улыбается своим воспоминаниям.

— А среди людей с высшим образованием продажных разве нет? — осторожно уточняю я и водитель поворачивается ко мне:

— Есть, — медленно произносит он и, уже понимая, к чему я клоню, произносит со смехом, — да все равно они продажные все.

Я его не убедил. Стереотипы ведь и правда не разрушаются за три минуты.

Но, надеюсь, я заронил в его голову зерно сомнения: а так ли прав он в своей нелюбви к узбекам в целом?

Мне часто приходилось общаться с людьми, как это принято называть, «нетитульных наций». И часто я чувствовал то душевное тепло, которое они готовы дарить людям. Возможно, они опасались проявить его сразу — заранее вставали в закрытую позу. Но, когда я начинал улыбаться — они отзывались в ответ. Они готовы были помочь и помогали — даже когда я не просил. Они дружески хлопали меня по плечу — и в жесте этом не было покровительственности или сочувствия, это был жест равных: «Давай, брат!» Они говорили, что им не хватает искренности окружающих.

Может быть, потому что здесь они были «понаехавшими». А может, по какой-то другой причине.

Психологи (настоящие, а не те, что заполонили соцсети) очень не любят слов «всегда», «никогда», «все», «никто». Они говорят, что индивидуальные особенности каждого человека настолько уникальны, что подогнать всех под один знаменатель практически невозможно.

Если вы соберете в одном месте всех, например, калмыков, вы не найдете какого-то одного признака, который был бы свойственен только им — и никому более.

Вы и калмыков-то не сможете собрать. Потому что если, например, у него две бабушки и один дедушка калмыки, а второй дедушка русский, то он кто? Калмык? А если оба дедушки русские, то кто он?

И это мы только до бабушек-дедушек копнули, а если дальше? Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз…

Хорошо. Так, может, не стоит тогда вообще брать в расчет национальность человека? Если она ни на что не влияет, и вообще — иллюзия, фантом?

А она — не иллюзия. Да, в каждом из нас наверняка намешано много кровей. Но каждый из нас считает себя человеком какой-либо национальности. Пусть сомневается порой: «Интересно, я все-таки больше русский или украинец?», «А вот если у меня бабушка была из якутов, я могу себя к ним причислить?»… Один мой знакомый примерял на себя сразу четыре национальности: еврей, белорус, русский и татарин (да, вот такая необычная смесь кровей). В результате понял, что ближе всего ему белорусская культура.

Изменило ли это осознание как-то его жизнь? Нет, нисколько. Он не эмигрировал в Минск и не стал есть картошку на завтрак, обед и ужин.

— Понимаешь, национальность — это просто одна из твоих особенностей, - говорил он мне. — Она – так, для личной идентичности. Но не думаю, что кто-то, общаясь со мной, заморачивается по поводу: «Хм, а что же национальность у этого парня? И как мне в связи с этим себя вести?»

Мне кажется, это очень правильный подход. Учитывать национальность человека как его особенность (например, мы же не станем насильно кормить вегетарианца мясом), но не приписывать ей какие-то магические свойства, меняющие личность.

Сам-то я, кстати, вообще казак. Формально это и не национальность даже. А на самом деле? Как думаете?