«Без ребенка я, может быть, совсем с ума бы сошла». Жена командира экипажа «Горький» почти два месяца не может выяснить судьбу мужа

Экипаж танка «Горький» — это три добровольца из Нижнего Новгорода. Они отправились на спецоперацию еще в середине лета и за это время успели сойтись как братья. В начале сентября танк попал под обстрел, когда выходил из окружения в Харьковской области. Олег Зотов и Дмитрий Строгалев попали в госпитали с сильными ожогами. Оба впоследствии скончались. Судьба командира экипажа Сергея Шишкина остается неизвестной. Почти два месяца его жена Дарья Ураева пытается добиться информации о том, что случилось с ее мужем. Военнослужащие рассказали ей, что он не пережил тот бой. По информации Минобороны — Сергей всё еще находится в зоне боевых действий. Далее — от первого лица.

По требованию российского законодательства мы не можем утверждать, что человек погиб до подтверждения этой информации Министерством обороны. По этой причине некоторые места в тексте убраны под звездочки.

— Три месяца, которые он там был, я думала, я с ума сойду. Первый месяц нет, еще не так. А потом уже, когда он попал в зону боевых действий и у него не было возможности постоянно поддерживать с нами связь, тогда уже я начала нервничать.

8 сентября у них было сражение с противниками, и потом уже он не выходил на связь. Не выходил на связь и через неделю после того, как он перестал нам писать. Я лежала дома ночью, смотрела в потолок и вспоминала, как же мне его найти сейчас, как же узнать, что с ним.

Он скидывал фото листков с названиями экипажей танков новых, на которых они проходили обучение. На них составы экипажей с номерами телефонов. Я начала их забивать в мессенджеры, чтобы узнать, кто был последний раз в Сети. И этим ребятам писала: «Я такая-то такая-то, если вы знаете, что там с Сергеем, где он сейчас, скажите, пожалуйста, что с ним».

20 числа со мной связался командир Артем Грачев и сказал мне, что, к сожалению, мой муж трагически *** сразу во время прилета ракеты в танк «Горький».

— У меня тогда мир рухнул. Я спустилась по стенке просто и начала рыдать, кричать. Сын подошел, говорит: «Мама, ты почему плачешь?» Я тогда пришла в себя, думаю, надо собраться, нужно что-то делать дальше. Я сразу же девочкам позвонила, Ире позвонила Строгалевой. Сказала ей обо всем этом, сказала, чтоб они искали, чтоб Кате передала всё это.

Экипаж танка «Горький» состоял из трех человек. Ирина Строгалева и Екатерина Зотова — жены двух других членов команды.

Поехала в военкомат, там уже никого не было. Там говорят: «Вы приходите завтра, мы вам поможем». Про выплаты какие-то начали говорить, которые были тогда вообще не к месту. Мне была важна судьба моего супруга.

Я со следующего дня слегла, у меня была высокая очень температура. Всё это вместе меня тогда очень сильно подбило. Несмотря на это, я звонила в Минобороны, военкомат. Министерство обороны ответило — он числится в зоне боевых действий.

Периодически меня выводили на других военнослужащих, которые какое-то отношение имели к этому полку. Кто-то давал большую информацию для понимания, но, к сожалению, все говорили, что Сергей *** сразу. Когда башня у танка отлетает, это значит, там произошел взрыв боеприпасов. Они находятся под командиром. Там может ничего не остаться даже.

Через какое-то время Ирина Строгалева вылетела в Питер, как узнала, что там находится ее супруг в тяжелом состоянии. Уже в последующем она узнала, что он погиб. Это было для меня опять потрясением. Они (члены экипажа. — Прим. ред.) были близки, как братья, какое-то воинское братство. Мы с девочками общались, и вот эту боль друг другу мы разделяли.

Потом Екатерина Зотова позвонила мне и говорит: «Даша, говорит, он живой. Мне сказали, что он живой, он в Луганске» (Екатерина рассказывает о своем муже Олеге Зотове. — Прим. ред.). А я плачу, я так рада была, что он живой. А оказывается, что информация просто оставалась, что он на девятом этаже лежал, а он 13 числа еще погиб. 90% ожогов. Звонит мне вечером: «И он погиб». Та неделя, наверное, была самая адская в моей жизни.

— Мы были вместе с ним пять лет, вместе проводили время, ездили отдыхать. У нас появился желанный ребенок Сашенька. Три года ему сейчас. Сережа очень любил детей, а дети очень любили его. И любят. И очень привязаны к нему. У него есть старший сын 19 лет и помладше, ему 9 лет (дети Сергея от прошлых отношений. — Прим. ред.). Мы со всеми очень хорошо общались.

Дети его уважали, он так-то мог с ними и поулыбаться, и посмеяться, но когда дело касается каких-то воспитательных моментов, очень строгий был, а потом целый день переживал. Он был мужественным, сильным, но в то же время трогательным. Когда чувствуешь это от мужчины, это дорогого стоит.

Он работал в банке «Тинькофф» ВИП-представителем. У него возраст был достаточно зрелый, и он думал сделать что-то свое. Вообще очень тяжело на кого-то работать мужчине, особенно когда он обладает достаточно сильным стержнем. Думал взять несколько машин, а потом сдавать их в аренду, потом по поводу продаж. Были у него планы как-то себя реализовать. Но я могу сказать, что когда он попал туда, он сказал: «Я чувствую себя в своей среде».

Понимаете, у таких людей совсем по-другому работает голова, у них пропитано чувство патриотизма. Я не хочу никого обидеть, но они не прячутся ни за чью юбку. У них совершенно все по-другому, восприятие мира другое.

Когда было начало в Донецке, Луганске в 2014 году, там никаких денег не обещали, он рвался туда. Видимо, всё обошлось, передумалось. А сейчас он несколько месяцев думал, анализировал, сводки новостей скидывал. Он очень долго настраивал себя. Я старалась не поднимать эту тему, я знала, что она болезненная. Он просто в один день сказал: «Я подписал контракт». Я очень негодовала на эту тему, и плакала, и билась. Я даже не представляла, если вдруг что-то случится, как мы всё это переживем, как мать его переживет.

Матери он не говорил. Сказал всем, чтобы не говорили. Она думала, что он на сборах. Когда он был в Чечне, она тоже не знала (Сергей был участником боевых действий в Чечне. — Прим. ред.). Там набирали на контракт, и он ей наврал, что поехал туда, где мирно. Она поехала в военкомат или воинскую часть спросить что-то. Ей сказали: «А в Чечне связи нет». Она говорит: «Как в Чечне?» Она не знала, он ей наврал и в тот, и в этот раз.

Он говорил, что его в любом случае призовут. Говорил, что лучше сейчас идти и что его туда тянет. Я говорю: «А вдруг ты погибнешь? Вдруг с тобой что-то будет? Что с нами будет?» Он говорит: «Но что будет? Государство обеспечит. Чего ты переживаешь?» Я говорю: «Причем здесь государство? Ты нам живой нужен».

Я в церковь всё ходила, знаете, молилась каждый день. Я говорю: «Сереж, ты возвращайся, пожалуйста». Последний раз видео. Я говорю: «Как же, как же всё изменить?» Он говорит: «Не переживай, ты за меня уже столько свечек поставила, всё хорошо будет».

— Матери Сергея с первого раза не получилось сказать. Позвали родственников. Пошла с работы точно сказать маме об этом. Но получилось так, что мне написали: «Даша, не говори пока, скажи, что он просто пропал». Она пошла в военкомат на следующий день с напарницей с работы, в комитет солдатских матерей. Там ее, естественно, довели, и она на фоне этого начала ребят отговаривать: «Куда вы пришли?» Очень плохо ей тогда было и сейчас плохо.

Через день я ей сказала. Я пришла тогда к ней, помню, у меня состояние еще тогда было опустошенное. Подругу позвала, родственница пришла, сама с ребенком. Договорилась, чтобы посидели в другой комнате, пока это всё было, потому что это невозможно всё было терпеть, и сказала, что, к сожалению, экипаж «Горький» в составе двух ребят погибли, о судьбе Сергея неизвестно. Но военнослужащие, которые находились там, говорят о том, что *** произошла моментально.

Тогда скорая очень долго ехала. Мы все с нашатырем, она несколько раз теряла сознание. Каждые пять минут как вечность, я звонила в скорую, говорю: «Где вы, где вы?» Приехали наконец-то, дали ей какую-то таблетку успокоительную, сделали кардиограмму. Это же как матери сына терять?

Через неделю (после того, как узнала о случившемся с экипажем. — Прим. ред.) я начала писать в Министерство обороны, в администрацию города, в правительство, в защиту прав человека, военное братство — во всевозможные структуры, которые как-то могли быть задействованы.

Большое спасибо ребятам, которые помогли, за то, что нам вообще эту информацию предоставили. Если бы не они, возможно, мы тогда бы до сих пор искали своих мужей. Ну я имею в виду кто нашел, я-то, я не знаю, найду я Сережу сейчас или нет.

Мне просто непонятно, как в танке были трое, двоих похоронили, ничего, скорее всего, не осталось, а они не знают. Танк погиб, у них *** боевая единица, командир. Это произошло 11 сентября под Купянском, прошло уже достаточно много времени. Мне даже не позвонили.

Там очень большие вопросы к воинской части. Мы два месяца, сколько с девочками общались, бегали из-за денег, которые им обещали. Потому что изначально им говорили одни суммы, по факту совершенно другие получились. Дело-то не в деньгах, дело в том, что у мальчишек тоже свои планы были. Сережа контракт хотел еще продлевать, я ругалась ужасно. Он говорит: «Даш, мне нужно еще денег заработать». Я говорю: «Вдруг ты умрешь». «И чего, говорит, обеспечат вас». А дело-то не в этом. Мне мужа не хватает, детям отца.

Сейчас даже на могилу не придешь, просто сердце, будто вырвали его. Я вот сижу около окна, окно приоткрыто сверху, занавеска колышется, а я сижу разговариваю. Думаю, что Сережа рядом. Мама плачет: «Мне хотя бы частичку, чтоб сюда привезли, чтоб на могилку прийти».

Без ребенка я, может быть, совсем с ума бы сошла. Ты выходишь на улицу, вспоминаешь, что вы были там, здесь. Бывает день, улыбаешься, ходишь, будто бы живешь, а потом какую-то мелочь увидишь и не можешь остановиться. Это такая боль, ты хочешь что-то изменить, но у тебя не получается. Прошло примерно 40 дней с тех пор, как я узнала — как один день. Я думаю, когда всё остановится, я сяду и пойму, что он больше не придет.