«В половине случаев можно просто вызвать врача на дом». Честный рассказ о работе на скорой помощи

Мы привыкли думать, что врачи скорой помощи — это хмурые замотанные люди, которых нужно очень долго ждать. «Но кто-то же идет туда работать?» — подумали мы и расспросили студентку медколледжа, будущего фельдшера Дарью Чередникову о практике на скорой. Прочитав этот материал вы, возможно, начнете чуть больше понимать медиков.

Студент на практике

Первый день на скорой — это щенячий восторг от того, что наконец-то ты идешь делать то, ради чего учился. Потому что практика в больнице — это другое. Любой студент знает, что практика там начинается с катания ватных шариков и мытья полов. Если будешь настойчивым, то добьешься посещения операционных, каких-то специализированных отделений. Чем пробивней ты будешь — тем больше узнаешь.

Когда идешь на скорую на 4-м курсе, тебе кажется, что ты все знаешь и умеешь, а на деле тебе еще учиться и учиться. Практика на скорой — это проверка. Это то, что позволяет понять, способен ли ты к такой работе. Смена на скорой — сутки через трое. Как студент во время практики полностью всей картины не получишь, но поймешь, хочешь ли ты этого.

Во время учебы ты лихо справляешься с ситуационными задачами на бумаге, где уже все данные прилагаются. На деле приходится соображать гораздо быстрее и помнить о том, что очень мало заболеваний имеют типичную картину. Радует, что многие фельдшеры с удовольствием делятся знаниями. Если ты не будешь стоять столбиком у стены и ясно дашь понять, что готов выполнять все, что умеешь.

В Нижнем Новгороде есть подстанции скорой помощи в каждом районе. Большинство укомплектованы, им даже особенно не нужны студенты. А на двух реально не хватает бригад. На подстанции, где мы проходили практику, положено, чтобы в смену было 12 бригад. В лучшем случае это 6–8. Случается, когда не хватает людей (болеют, в отпусках…), то бывает 3–4 бригады. Понятно, что их будет мотать по городу целый день.

Как все происходит

Все вызовы с номеров 112 и 103 собирает и распределяет диспетчер главной подстанции. Он передает вызов на районную подстанцию, и диспетчер подстанции объявляет по селектору, какая бригада на него едет. Выехать нужно в течение минуты, добраться до места — в течение 20 минут. За опоздание нещадно штрафуют.

Если кто-то находится рядом с местом, где нужна помощь — по ГЛОНАССу отслеживаются машины — то в главном офисе это могут увидеть, и передают вызов этой бригаде. Тогда она, не заезжая никуда, едет на адрес.

В сезон гриппа, пневмонии и других инфекционных заболеваний на одну бригаду в сутки приходится до 18–20 вызовов. Когда совсем тяжко — до 30. Вызовы бывает висят подолгу, потому что людей не хватает. Но все равно их обслуживают. Мне рассказывали, что лет 10 назад за сутки было всего вызовов 8. И если ночью кто-то вызывал скорую помощь, это считалось неудачной сменой.

Отпускать бригаду на обед положено в час, в два. Но если вызовов много, то на обед могут отпустить и в 16, и в 17, и в 18. Обед — 20 минут, а потом бригада уезжает и не возвращается на подстанцию и до двух, и до трёх, и до пяти. Возвращаются на станцию, если машина запачкана кровью или рвотой. Но это не так часто бывает.

Очень много времени занимают переезды. Потому что дежурят в разные дни недели разные больницы, и пациентов везут туда со всего города. Иногда вызов может занимать 2–3 часа. Пока доедешь, пока окажешь помощь на месте, поймешь, что произошло… Потом везешь пациента, куда считаешь нужным. А там скажут: «Это не наш профиль». И ты из 39-й больницы на Московском шоссе можешь ехать в 33-ю в Ленинском районе.

Вообще, это вечная борьба приемного покоя и фельдшеров скорой помощи — когда нам нужно добиться проверки диагноза и госпитализации, а в больнице говорят: «Все нормально». Вообще у меня есть чувство, что врачи приемного покоя считают скоровиков немножечко туповатыми, что они не способны поставить диагноз. Иногда сложно отдифференцировать заболевания в гинекологии и хирургии, поэтому обязательно нужно везти в хирургическое отделение, чтобы уточнить диагноз. Если все понятно уже по первичному осмотру — кровотечение или четкая картина инсульта, то врач подписывает приемные документы, и бригада уезжает.

У нас очень классная подстанция. Там гаражи, помещения, где моют машины, есть помещение для хранения кислорода, внутри помещения для отдыха (в которых чаще всего никого нет, потому что все на выездах), склады для лекарств, отделения для сбора и дезинфекции — мы же ничего не должны оставлять на вызове. Все бумажки, ватки, капельницы — все забираем с собой. Это требования инфекционной безопасности. Любой пациент потенциально заражен — ты же не можешь знать, что он не ВИЧ-инфицирован, что у него нет гепатита… На подстанции есть помещение для временного хранения всего этого, потом это увозят на утилизацию.

На подстанции есть старший врач, он выступает как консультант. Если случается ситуация, в которой фельдшеру требуется уточнение, помощь в расчете дозировки, он может позвонить, ему что-то подскажут.

Какие-то вещи можно уточнить у узких специалистов. Например, если у фельдшера по кардиограмме есть сомнения, острый коронарный синдром у пациента или нет, он может направить данные врачу-кардиологу и тот уже точно скажет, что делать надо. Фельдшер без поддержки не остается. Но, как правило, все справляются сами.

Чем болеют нижегородцы?

Есть разные виды оказания доврачебной помощи: экстренная и неотложная. Экстренная — это когда помощь требуется прямо сейчас, иначе человек может умереть. Например, инфаркт, многие ситуации, которые связаны с детьми. Их нужно быстро-быстро везти, быстро оказывать помощь.

А есть неотложная помощь: пациенту плохо в конкретный момент, но он не умрет в ближайший час. Например, обострение хронического заболевания — человеку больно и плохо, его надо лечить, но в данный момент его жизни это не угрожает.

Но не всегда получается так, что вызывают по этим двум пунктам. Половина вызовов — те, когда можно было вызвать врача на дом, терапевта, педиатра. Это случай, когда вызывают на температуру 37,8, потому что «Как же так, воскресенье, и какой врач ко мне пойдет?» Я так понимаю, люди просто мало информированы, они не знают, что есть дежурный врач в любой поликлинике, которого можно вызвать даже в воскресенье. И если ты себя чувствуешь плохо — оставляешь звонок в регистратуре, и врач дойдет обязательно. Когда люди узнают, что их состояние не требует госпитализации и экстренной помощи, многие смущаются, извиняются. Я ездила с разными бригадами и, если честно, ни разу не видела, чтобы кто-то из фельдшеров раздражался на пациентов. По крайней мере, при них.

На месте все ведут себя исключительно профессионально. Спокойные, уверенные. Но это грандиозный опыт. Многие работают по 8–10 лет. Я спрашиваю: «Получается, вам нравится?» Они отшучиваются: мол, ничего другого не умеем. Но видно, что эта работа им подходит. Хотя оплата там оставляет желать лучшего.

Сколько платят?

Я не касалась пока деталей, но чтобы получать нормальную зарплату, люди работают не сутки через трое, а сутки через сутки. Фактически они живут на работе. Этого я понять не могу. Многие работают еще на других работах — анестезистами, постовыми сестрами или братьями… И перегорают: перестают трепетно относиться и к людям, и к себе. Но работают. Мне кажется, это о чем-то говорит.

Случаи из практики

Был смешной случай — нас вызвали в СИЗО на Гагарина. Приезжаем. Фельдшер — невысокая рыжая барышня — решительно стучится в ворота:

— Скорую вызывали?

— Ой, да… А пациент уже убежал.

Оказалось, мужчину выпустили из СИЗО, он шел на выход и упал, разбил голову. Когда пришел в себя и узнал, что ему вызвали скорую, испугался, сиганул через всю дорогу во время движения и убежал. Видимо, нафантазировал, что его снова куда-то запрячут.

Иногда бывали дикие случаи, когда вызывали к годовалому ребенку с аллергической реакцией. Едешь и готовишься к худшему, а приезжаешь к более-менее нормальному ребенку, начинаешь спрашивать, что давали. «Ну мы ему леща копченого давали и помидорку маринованную…». И понимаешь, что не устает Русь-матушка рожать дураков.

Была странная ситуация, когда все что ни делаешь не дает никакого эффекта. Льешь препараты, добавляешь кардиотоники, которые сердце поддерживают… Там дедушке было 94 года и он, видимо, просто устал жить. Но мы не можем точно сказать. Самое интересное, что при давлении 0 он был в сознании. Смотрит на нас, какие-то показывает жесты. Это жутко, конечно, когда ничего не действует…

Как праздники — начинаются травмы, поножовщины. Помню смену 14 февраля — подряд было два вызова. Одного товарища саданул собутыльник, другого парнишку в парке Швейцария избили. Его так запинали, что я меряю давление и думаю, что ошиблась: 180 на 120. Это много и говорит о каком-то нехорошем процессе. Сотрясение, скорее всего. За него было реально тревожно, пока мы ехали. Но довезли, сдали в нейрохирургию в 39-ю.

Был печальный случай, когда приехали на вызов, а пациент успел умереть. Мы приехали в положенный промежуток, но это была бабушка после инсульта. Вроде бы две недели прошло, все было неплохо, но догнало ее какое-то осложнение. Но все было спокойно, размеренно. И скоровики знают, что делать в этом случае, и родственники были готовы.

Что меня больше всего поразило… Пока мы ездили, видели очень много домов: и заброшенные стариковские жилища, где все завалено хламом и пахнет бесприютной старостью — застарелой одеждой, беспорядком, мочой, кошками… Выезжали и в какие-то дома-дворцы. И везде-везде замечала, что люди очень хорошие. Сколько раз я видела, как люди ухаживают за пожилыми родственниками — мамами, тетями, бабушками, даже вообще не кровными родственниками. Сами ворочают их, сами все выносят. Меня это тронуло до глубины души. В общем, это одно из самых глубоких впечатлений: люди очень хорошие. По большей части, им просто либо страшно, либо плохо. И сердиться на них не надо.

Боевым крещением считаю для себя один субботний выезд, когда мы отвозили барышню после пищевой инфекции с шоком от обезвоживания. То есть настолько была сильная рвота, настолько хорошо она прополоскалась, что давление упало до 60, и девушка была вся серая-бледная. Когда мы ее тащили на носилках в машину, капали, везли в реанимацию — я чувствовала, что это вот прям работа-работушка.

Многие люди благодарят. Предлагают конфеты, деньги. Деньги ни разу не брали, не видела. Но могут взять конфеты. Один раз нам насыпали кофе.

Безопасность

Когда у нас был инструктаж по технике безопасности, нам говорили, что нужно, позвонив в дверь, встать на ступеньку ниже. Потому что встретить могут не радостным улыбающимся лицом, а топором или чем-то в этом роде. Меня коллеги ругали за излишнюю резвость. Была какая-то драка, нас вызвали, было непонятно кто пришел, кто ушел, а я радостно ломлюсь впереди планеты всей с чемоданом (укладкой). И все хорошо вроде, но уже в машине мне сказали: «Эй, ты куда вперед нас лезешь? Мы — мужики, и то боимся». Я стала более осторожной, потому что розовые очки надо снимать.

Если существует угроза жизни медика, он обязан защищать ее в первую очередь. Конечно, не бросая пациента. Но если пациент размахивает ножом и угрожает самому медику, то нужно закрыться в машине, вызвать полицию. По словам ребят, с которыми я работала, главное во общении с агрессивными пациентами: спокойствие. Никакой агрессии в ответ. Все исключительно на разъяснении, на уговаривании.

«Мне хотелось бы там работать»

Практика на скорой одновременно уверенности в своих силах придала — когда ты понимаешь, что можешь что-то сделать, пусть и под руководством старшего товарища, а иногда и очень приятно, когда тебе, как равному говорят: «Измерь то-то и то-то, посмотри это и вот это». И ты идешь, делаешь, докладываешь обстановке, и вы вместе это все обсуждаете. Это очень крутое обучение, когда ты понимаешь, что учился не зря. И одновременно практика показала провалы в образовании.

Понимаешь, что какие-то вещи надо перекладывать на жизнь. Например, тебя учили по правилам делать вот так, а оно не получается и надо делать по-другому.

И у меня появилось ощущение, что мне хотелось бы там работать. Если бы еще не 24 часа в сутки — все было бы прекрасно. Какое-то время романтика будет сохраняться: «О, 24 часа в сутки! Чип и Дейл спешат на помощь, все дела», но потом наверняка все изменится. Люди устают, это видно.

Это интересно, это тяжело, это требует большой выносливости: и психической, и физической. Чтобы терпеть недосыпы, дурацкие перекусы, таскать укладки, кардиограф, людей…

Фельдшеры стараются не огрубляться сильно, они не хамят, просто спокойно делают свою работу. Мне иногда, конечно, хотелось добавить каких-то нежностей. Например, бабушка боится, переживает. Как ей не скажешь: «Бабуль, я слежу за вами, все под контролем». Иногда таких слов бывает достаточно.

Врач-акушер Татьяна Панова рассказала историю одной новогодней ночи в роддоме.